Она забыла, где садится солнце – на востоке или на западе.Эта мысль ужаснула ее. Господи, она не может вспомнить, где садится солнце!Такое просто невозможно! Почему-то именно сейчас, когда она уже почти падала отусталости, от страха, охватившего ее, от боли, пронизывающей от локтей доколенок, стало неимоверно важно, где садится солнце. На востоке или на западе?Куда же она бежит?!

Она подняла глаза к небу и на мгновение увидела не солнце, алуну – темную, рваную, с глубокими провалами в середине диска. Зажмурила вужасе глаза, а когда открыла – луна исчезла. Морок, только Морок.

Солнце садилось за горизонт – огромный красный полукруг снеровными краями. Так рисуют дети. Дети! Она захохотала, остановившись на краюлеса и глядя на солнце. Смех ее прозвучал дико и резко в совершенно пустынномместе.

Никого. Она уже поняла: здесь никого нет. Нет ни деревни, нисела, про которые шептала та старуха, шепелявя и коверкая слова. Она ошиблась,и все зря. Ее никто не спасет.

Она опустилась на колени, глядя прямо на красный диск, незамечая, что по избитому лицу текут слезы. Боль резко пронзила ее, онасхватилась за живот и закричала. Но потом вспомнила, что кричать нельзя, изажала рот рукой. Они идут за ней, и, наверное, они уже рядом. Лучше онасдохнет здесь, совершенно одна, чем с ними. И тем более – с ним . Вспомнив про него, она вскочила, потому что страх придал ей сил, и потащилась вдоль леса, хромаяи постанывая от каждого шага.

Она уже поняла, что не спасется, потому что та старуха ошиблась,и здесь нет ни села, ни даже маленькой деревни, и никто не придет на помощь ине защитит ее от этих людей. Она попыталась молиться, но помешала боль, опятьрастекающаяся по телу, сначала слабо, потом все сильнее и сильнее. Она упала натеплую траву, попыталась съежиться в клубочек, незаметный клубочек, и слиться сземлей, надеясь, что боль станет меньше. Но легче не становилось. Тогда оназаставила себя встать на колени и посмотреть на солнце. Мелькнула мысль, чтосейчас она умрет, но почему-то это было не так важно, как то, что она не можетвспомнить, где же садится солнце.

И тут послышались голоса. Она замерла, прислушиваясь,по-прежнему стоя на коленях, надеясь, что показалось… Но ей не показалось,голоса приближались. «Господи, нет! – взмолилась она отчаянно. –Только дай мне умереть сейчас, не попасть к ним! Господи, пожалуйста!»

Словно услышав ее мольбу, боль начала разрывать ее изнутритак, что она закричала, не помня себя, и повалилась наземь. На какое-то времясознание исчезло, перед глазами встала темнота. А когда темнота рассеялась, онаувидела две фигуры, склонившиеся над ней, и услышала незнакомые голоса. Ипрежде чем окончательно провалиться в боль, из которой не было возврата,последним краешком ускользающего сознания она успела вспомнить, что солнцесадится на западе.

Декабрь.

Мезальянс – красивое слово. Когда-то около дома, где жилиНаташа с Олегом, стояли несколько киосков, в просторечье называемых снезапамятных времен «комками». Каждый из этих «комков» носил свое название –как правило, отражающее степень освоения хозяином русского языка. Зависимость,как заметила Наташа, была обратно пропорциональной: чем звучнее и пафоснееназвание, тем больше вероятность того, что человек, обзывавший свой несчастныйкиоск, не понимал смысла слова. В результате простенькая «Вера» с небольшимассортиментом сигарет соседствовала с «Императором», а рядом притулились«Парнас» и «Багратион». Но больше всего Наташе нравился крайний, слегкаскособоченный киоск с гордым названием «Мезальянс». Каждый раз, проходя мимонего, она вспоминала слова матери, сказанные перед ее свадьбой с Олегом. «Божемой, Наташа, – говорила мать, строча ножом по очищенной варенойкартофелине, – ты понимаешь, что это мезальянс? Ты – учительница, то естьинтеллигенция, а твой Олег кто такой?» – «Вшивая из нее интеллигенция», –ворчал в ответ отец, симпатизировавший Олегу.

Поначалу, вспоминая тот диалог, Наташа улыбалась. И в самомделе смешно – какие из них интеллигенты, если мать с отцом сами еле-елеобразование получили, всю жизнь прожили под Рязанью и только Наташу смогливыучить хоть чему-то! Однако отчасти слова матери были справедливы. И этопонимали все, и сам Олег тоже не раз говорил, что жена ему досталась «не поноздрям». Они даже над этим смеялись – до развода. Потом стало не до веселья.

А теперь – Наташа не смогла удержаться от нервного смешка –ее второй брак тоже обзывают мезальянсом. А что, красивое слово. И все ничего,если бы не одно «но». Теперь красивое слово произносила ее свекровь, ЕвгенияГенриховна Гольц, обращаясь к своему сыну: «Эдик, ты понимаешь, что делаешь,приводя в наш дом эту женщину? Ты отдаешь себе отчет в том, что это чистой водымезальянс? Я уже не говорю про ее ребенка…»

Может быть, госпожа Гольц произносила другие слова, но смыслприблизительно такой. Сегодня Наташа осталась дома одна – Ольга Степановна не всчет – и предпринимала очередную попытку освоиться. Что в понимании Наташиозначало прогуливаться по дому, стараясь убедить себя, что она чувствует себя«адекватно обстановке». Так говорил Эдик: «Милая, ты должна чувствовать себясовершенно адекватно обстановке». Адекватно, как же!

Наташа остановилась около лестницы, ведущей на первый этаж,и посмотрела вниз. «Налево пойдешь – коня потеряешь, направо – голову сложишь…»С левой стороны холла широкая тяжелая дубовая дверь вела в гостиную, с правойкоридор заманивал в кухню и столовую, царство Ольги Степановны. Даже до второгоэтажа доходили аппетитные ароматы от ее стряпни. Впрочем, слово «стряпня»звучало неуместно применительно к тем кулинарным шедеврам, которыми ежедневноодаривала их «наша метрдотель», как называли Ольгу Степановну члены семьиГольц.

Напротив лестницы висело большое зеркало в обрамлениисеребряной гирлянды, и Наташа бросила быстрый взгляд на свое отражение. Маленькая,тощенькая, да еще с копной коротких темных волос. Костюм, к неудовольствиюНаташи, сидел на ней нехорошо, и она вспомнила Аллу Дмитриевну, супругумладшего брата госпожи Гольц, Игоря Сергеевича. Как объяснял Эдик, супруга дяди– творческая личность, работает в каких-то галереях оформителем. Одевалась АллаДмитриевна всегда довольно экстравагантно – на ярко-рыжих волосах огромнаяшляпа, обмотанная какими-то шарфиками, длинное пальто, чуть не до пола, сапогина высоченных каблуках… Выглядеть бы Алле Дмитриевне форменным чучелом, если быне тонкое, породистое, немного хищное лицо. Красивое, приходилось признатьНаташе, очень красивое. И глаза необычные – зеленоватые, светлые, прозрачные.Правда, странным образом их цвет совершенно не гармонировал с лицом, и зеленыеглаза русалки казались на нем неживыми.

Подумав, Наташа решила посидеть в гостиной, полюбоваться наелку. Стараясь держать спину так же прямо, как ее свекровь, она спустилась полестнице, ведя рукой по дубовым перилам и ощущая ласковую шероховатость дерева.Тяжелая дверь в гостиную открылась легко, обманчиво гостеприимно приглашаяНаташу почувствовать себя хозяйкой хотя бы этой комнаты.