– О, ну что ж, замечательно! – Не выказывая особой охоты, подсудимый подчинился требованию и стал вещать в микрофон: – Мне нет смысла что-либо объяснять здесь, но все же я скажу, а вам придется выслушать… Вы говорите о своем драгоценном Ковенанте, будто он есть что-то священное. Я с ним не согласен, и я его не принимаю. Вы относитесь к нему так, будто он сошел с неба в лучах света. Мои деды сражались во Вторую революцию, но они сражались, чтобы сокрушить предрассудки, а не для того, чтобы тупые идиоты создавали новые.

Да, в те времена были настоящие мужчины! – Он презрительно оглядел аудиторию. – А из кого состоит наше общество теперь? Из робких, трусливых слабаков, у которых в жилах водица. Вы так тщательно спланировали ваш мир, что из него оказались изгнанными радость и жизнелюбие. Никто не голодает, никто не подвергается опасности. Ваши корабли не тонут. У вас не бывает засухи. Вы приручили погоду так, что даже дожди покорно идут только после полуночи! А почему, собственно, они должны ждать, когда пробьет полночь, если вы все равно заваливаетесь дрыхнуть уже в девять вечера?

А если у кого-нибудь из ваших благонравных людишек возникнут неприятные эмоции – сохрани Боже даже от мысли об этом! – он тут же бросается в ближайшую психодинамическую клинику, чтобы там поправили его податливые мозги. Я благодарю Господа, что никогда не поддавался этой дурной привычке! Я предпочитаю оставаться при своих чувствах, какими бы горькими они ни были на вкус.

Вы даже любовью занимаетесь только после посещения консультанта-психотехника, чтобы узнать: «У нее ум такой же плоский и пресный, как у вас? И все ли ее предки были эмоционально устойчивы?» Меня тошнит от этого. А как насчет того, чтобы подраться из-за женщины? Если у вас и хватит на это смелости, то через пару минут рядом появится проктор и, высматривая тихое место, чтобы вас парализовать, спросит с тошнотворным смирением: «Я могу вам помочь, сэр?»

Пристав начал было пододвигаться к Маккиннону. Тот повернулся к нему:

– А ну, ты! Отойди назад. Я еще не закончил. – После чего снова обратился к микрофону и продолжал: – Вы велели мне выбирать между двумя альтернативами? Что ж, с выбором проблемы не будет. Вместо того чтобы дать согласие на лечение, вместо того чтобы отправиться в одно из ваших маленьких, аккуратненьких, надежненьких, приятненьких заведений для переориентации и позволить банде тамошних докторов ковыряться в моем мозгу хитрыми пальцами, вместо того чтобы согласиться на все это, – я выбираю старую добрую смерть! Нет, выбора для меня не существует, для меня есть лишь одно решение. Я выбираю Ковентри и, клянусь, счастлив этим… Надеюсь, что больше никогда не услышу о Соединенных Штатах!

Зачем вы вообще цепляетесь за жизнь? Мне кажется, вы должны с радостью встречать конец вашей глупой, бесполезной и такой скучной жизни. Ну, вот теперь – все! – И он повернулся к приставу. – Давай, уводи!

– Минутку, Дэвид Маккиннон! – Главный судья предупреждающе вскинул руку. – Мы вас выслушали. Хотя порядок этого не требует, я все же хочу ответить на некоторые ваши высказывания. Вам угодно выслушать меня?

Неохотно, исключительно из желания не показаться склочником, отказывающимся от выполнения столь резонной просьбы, молодой человек молча кивнул.

Речь судьи была мягкой, сглаженной речью ученого, более уместной в университетской аудитории.

– Дэвид Маккиннон, то, что вы сказали, несомненно, кажется вам исполненным мудрости. И тем не менее ваша речь дика и плохо продумана. Я считаю необходимым указать на ряд допущенных вами искажений фактов. Ковенант – вовсе не предрассудок, а всего лишь временный пакт, заключенный теми же революционерами из чисто прагматических соображений. Они хотели с его помощью обеспечить максимально возможные свободы для каждого человека.

Сами вы тоже пользовались этими свободами. Вам разрешались любые поступки, вы могли жить как хотели при условии, что не будете приносить вред остальным. Даже действие, запрещенное законом, нельзя было бы поставить вам в вину, если бы государство не смогло доказать, что оно нанесло ущерб или вызвало опасность нанесения ущерба определенному лицу.

Даже если кто-либо намеренно и целенаправленно наносит кому-то ущерб, как это сделали вы, государство не считает себя вправе прибегать к моральному осуждению человека, а тем более к его наказанию. Для этого у нас нет ни нужной мудрости, ни желания вызвать цепную реакцию несправедливостей, которые всегда сопровождают моральное принуждение и ставят под угрозу всеобщую свободу. Вместо этого осужденному предоставляется выбор между психологической перестройкой, которая должна устранить тенденцию причинять вред другим людям, и отчуждением его от государства путем высылки в Ковентри.

Вы жалуетесь, что наш образ жизни тускл и неромантичен, намекая, что мы лишили вас душевных волнений, на которые вы считаете себя вправе. Вы свободны придерживаться любых взглядов и высказывать свою эстетическую оценку нашего образа жизни, но не можете ожидать, что мы станем жить так, как вам хочется. Вы свободны искать опасности и приключения, если уж очень хотите, – ведь опасности действительно существуют. В экспериментальных лабораториях, например. А как трудно живется исследователям в горах Луны, а сколько людей гибнет в джунглях Венеры – но сами вы не имеете права подвергать нас опасности, опасности, причиной которой является единственно ваш бешеный нрав.

– Не делайте из мухи слона, – презрительным тоном отмахнулся Маккиннон. – Можно подумать, будто я кого-то зарезал, а я всего лишь ударил по носу человека за то, что он меня оскорбил!

– Я разделяю вашу эстетическую оценку этого индивидуума, – ровно продолжал судья, – и даже лично испытываю удовольствие от мысли, что вы ударили его, но ваши психометрические тесты показывают, что вы считаете себя вправе давать моральную оценку своим согражданам и полагаете, что можете лично исправлять их ошибки и даже наказывать их. Вы опасная личность, Дэвид Маккиннон, вы опасны для нас всех, ибо мы не можем предвидеть, какой вред вы нанесете в следующий раз. С социальной точки зрения ваши заблуждения делают вас таким же безумным, как Мартовский Заяц.

Вы отказались от лечения – поэтому мы лишаем себя вашего общества, мы изгоняем вас, отныне мы с вами в разводе. Отправляйтесь в Ковентри!

Он обратился к приставу:

– Уведите его.

Маккиннон смотрел в лобовой иллюминатор большого транспортного вертолета, и сердце его трепетало от возбуждения. Вот он! Наверняка эта черная полоса вдали именно он и есть! Вертолет подлетел ближе, и Маккиннон убедился, что это действительно Барьер – таинственная непроницаемая стена, отделяющая Соединенные Штаты от резервации, известной под именем Ковентри.

Конвоир отложил журнал и проследил за его взглядом.

– Почти прибыли, – сказал он с облегчением. – Теперь уже совсем скоро.

– По мне, так чем скорее, тем лучше.

Стражник посмотрел на него с усмешкой, но неприязни во взгляде не было.

– Не терпится попасть туда?