В этот момент на запястье мужчины звонит коммуникатор.

— Да? — принимает вызов, явно раздраженный тем, что нас прервали. — Что значит, на станции нет ни одной порции «сыворотки правды»?.. Да… Угу… Понял… Черт! И зачем я вас только оставил?! — Сбрасывает вызов и смотрит на меня с таким видом, будто это я зачистила все полки торговцев запрещенными веществами. — Ну, что ж. — Одергивает рукав, пряча комм под манжетой. — Значит, быстро никто из вас не умрет…

Снова звонок. Саймон опять задирает рукав, уже с каким-то остервенением на лице.

— Да!.. Что?! Этот «туманщик»?!. Да, черт тебя подери!

Напрягаюсь при слове «туманщик» и вся превращаюсь вслух, но Баронет уже сбрасывает вызов.

— Позже продолжим, — бросает мне многообещающе и спешит в ту сторону, где расположена дверь. — Леопольд! В камеру ее, у меня встреча!

И в зоне моей видимости появляется Складчатый.

То есть Леопольд, но это имя ему совершенно не подходит. Я бы назвала его Том. Или Билли.

Глава 42

Меня грубо вталкивают в темное душное помещение. Падаю на колени на жесткий бетонный пол и, кажется, разбиваю их в кровь. Дверь с шумом захлопывается, грохочет замок (все ручное, а не электронное, будто в доисторическом замке), а я шарю ладонями по полу, пытаясь понять, где оказалась.

После яркого света коридора адаптироваться к темноте тяжело, и кажется, будто я вовсе ослепла. Рука натыкается на что-то мокрое, прохладное и немного вязкое. Сдвигаю и раздвигаю пальцы, не отрывая ладонь от пола, и пытаюсь понять, во что я влезла, а заодно вспомнить, что мне напоминает витающий в воздухе запах. А когда эти два пункта сходятся в голове воедино, то резко отдергиваю руку.

Кровь. Мать вашу, это лужа крови!

В помещении тихо и абсолютно темно, так что напрасно я надеялась на то, что глаза просто не успели привыкнуть ко мраку. Спустя несколько минут пребывания в этом месте виднее не становится.

Чертыхаюсь, вытирая ладони о штаны. Теперь не понять, где моя кровь из разбитых коленок, а где чья-то чужая, натекшая на пол еще до моего появления. Джинсы мокрые насквозь.

Всхлипываю и торопливо зажимаю губы запястьем. Спокойно, Кайя, вдох-выдох. Спокойно. Где наша не пропадала? Даже если вас сожрали, у вас есть два выхода, не так ли? А если в арсенале имеется нож, то можно сообразить и третий. Ножа у меня нет, но это дело наживное, главное — взять себя в руки.

Вдох-выдох.

В первые мгновения стою на коленях, потом сажусь на пятки. Не двигаюсь и, положив ладони на бедра, тяжело дышу. Села бы в позу лотоса, но «чистота» пола не располагает, поэтому приходится успокаиваться так.

Вдох-выдох…

Глаза так и не привыкают к темноте, зато слух постепенно настраивается на нужную волну. Слышу далекий глухой хлопок другой двери где-то в коридоре, редкое падение капель — поблизости. «Кап!» И только через минуту еще одно: «Кап!»

Передергиваю плечами: точно, как в застенках древнего замка.

А потом мой слух улавливает кое-что еще, на что я за стуком собственного сердца не обратила внимания сразу — чье-то хриплое сбивчивое дыхание.

— Джек, это ты?

Они же не стали бы сажать меня в камеру к кому-то другому? То есть вполне, может, и стали бы — в качестве урока. Но, в моем понимании, это был бы кто-то без кровопотери, а наоборот, полный сил, а заодно соскучившийся по женской ласке.

— Джек, ты здесь?

Наплевав на грязный пол, поднимаюсь на корточки и снова начинаю шарить ладонями в темноте.

— Джек?

Сама не знаю, чего хочу больше: чтобы это оказался он, мой старый знакомый камикадзе, уже не раз вытаскивавший мою задницу из… да, тоже из лютой задницы. Или же чтобы это оказался кто угодно другой, в то время как Джек уже дал бы деру из дома этой семейки извращенцев.

— Джек?

Передвигаюсь по камере на корточках, продолжая шарить руками по полу. Пальцы натыкаются на прохладную кожу чьей-то куртки. Да, точно куртка: расстегнутая «молния», карман на заклепке… вздыбившийся край изоленты на рукаве.

— Джек… — уже без вопросительной интонации.

О черт.

— Джек, ты меня слышишь? — Начинаю тормошить его за плечо. Он же дышит, значит, живой, ведь правда? — Дже-е-ек!

В ответ с пола доносится хриплый стон, и снова наступает тишина.

Дерьмо. И кто теперь будет меня спасать, я вас спрашиваю?

— Ох, Джек… — вздыхаю, касаясь его лица.

Щетина колет подушечки пальцев. Если кровь на лице и есть, то она размазана и уже высохла, открытых ран не чувствую. А нет — подбородок еще мокрый, губа явно разбита и сильно кровоточит, но величину ущерба на ощупь не разберешь. Отделали его знатно — это без сомнений.

Впрочем, учитывая то, что до этого он без раздумий снес голову одному из людей Баронета в переулке, вряд ли можно было ожидать, что коллеги почившего будут настроены вести вежливые беседы.

Сажусь на пол и бережно устраиваю голову Джека у себя на коленях. Волосы у него, кажется, тоже в запекшейся крови. Бездумно перебираю пальцами.

Ты делаешь успехи, Кайя: навредила родному брату, угробила ни в чем не повинную барменшу, а теперь подставила единственного человека, который тебя спасал, несмотря ни на что.

Здравствуйте, меня зовут Кайя Вейбер, и я эгоистичная сволочь…

Громко всхлипываю, но тут же велю себе заткнуться.

Давай еще разнойся тут, ага.

Глава 43

Не знаю, сколько проходит времени. По-прежнему капает вода. Где-то вдалеке хлопают двери, как бы показывая, что там, за дверью этой душной каморки, жизнь идет своим чередом. А я все так же сижу, опершись спиной о стену и вытянув ноги, и глажу по волосам мужчину, спящего на моих коленях.

Кажется, постепенно его дыхание становится ровнее. А может, мне и в правду это только кажется, но прислушиваться надоедает. Не хватало еще вообще ничего не услышать. Что мне тогда делать? Держу пари, реанимационную бригаду Леопольд и его приятели нам не привезут.

Леопольд — надо же.

Поэтому, собственно, и начинаю говорить — потому что тишина сводит с ума. А голос у меня приятный (подписчики не дадут соврать) и успокаивает даже меня саму.

— …Иногда она брала нас с собой на работу, — говорю, продолжая бездумно водить рукой по чужим волосам, пропуская между пальцев короткие пряди, и улыбаюсь в темноту