В феврале 1984 года умер Юрий Владимирович Андропов, и снованачалась череда кадровых перемещений. На этот раз генерал-лейтенант Головин былвынужден подать в отставку. Теперь он сидел дома и занимался в основном тем,что контролировал жизнь дочери и ее семьи, и Любе становилось с каждым днем всетруднее скрывать от отца правду и о Родиславе, и о Николаше. Но если Родиславпонимал трудности жены и, более того, считал эти трудности их общимипроблемами, которые и решать надо сообща, то с сыном договориться былоневозможно. Убедившись в течение первого года обучения, что вполне можноучиться, не прилагая бог весть каких усилий, на втором курсе он, чтоназывается, пошел вразнос, постепенно перестал посещать лекции, на которыхконтроль за посещаемостью стал менее жестким, на семинары ходил через раз инадеялся, что недели усиленной подготовки перед сессией вполне достаточно,чтобы кое-как проскочить зачеты и экзамены. Однако после зимней сессии у негоостался «хвост» по диамату. Люба расстроилась, Родислав сердился и ругался,Николай же воспринял «неуд» вполне спокойно и обещал пересдать экзамен доначала второго семестра. Домой он являлся поздно, иногда не являлся вовсе, носправедливости ради надо сказать, что о намерении остаться ночевать «у друзей»он все-таки предупреждал, не вынуждая родителей звонить и искать его вбольницах и моргах. Люба периодически просила:

– Коля, будь дома вечером, дед позвонит, ты с нимпоговоришь, потом можешь идти куда угодно.

– Мать, ты что, не понимаешь, что это смешно? –спрашивал сын. – Как ты себе это представляешь? Я скажу своей девушке: тыпока погуляй на улице, я схожу домой, дождусь звонка дедушки, а потом выйду ктебе. Здорово, да?

– Но хотя бы позвони ему сам, поговори со стариком искажи, что ты идешь в театр, или на концерт, или на день рождения, –уговаривала Люба. – Он звонит около одиннадцати и всегда спрашивает, всели дома. Я говорю, что все, и каждый раз боюсь, что он попросит позвать тебя ктелефону. А он просит. И мне приходится врать, что ты или уже спишь, или пошелпринимать душ, или вышел на пять минут на улицу отдать товарищу конспект. Коля,я устала от бесконечного вранья.

– Ну, так скажи деду правду! Я не младенец, мне скородевятнадцать исполнится, я вполне могу себе позволить прийти домой за полночь.Что в этом такого? У меня друзья, у меня девушки…

– У тебя карты, – с упреком говорила Люба. –И водка. И сомнительные друзья. Ладно, ты нас с отцом не жалеешь, но пожалейхотя бы деда, у него давление высокое, ему нельзя волноваться. И потом, пока тыучишься в институте, ты валяешь дурака, а что будет дальше? Ты получишь диплом,выйдешь на работу, и что ты будешь делать, не обладая даже минимумом знаний? Тыне сможешь жить только картами, этот фокус у тебя проходит, пока ты неработаешь, а потом что? Тебя посадят? Или как ты себе представляешь своебудущее?

– Будущее, мамуля, туманно и непредсказуемо, –отшучивался Коля. – Зачем сейчас о нем думать? Сейчас надо жить и получатьудовольствие от самого процесса жизни.

Люба понимала, что до сына ей не достучаться, она оставилапопытки оказать на него воспитательное воздействие и молилась только об одном:чтобы остался жив. Чтобы не отчислили из института, не забрали в армию и неотправили на войну. И чтобы не убили за карточные долги.

Встречаться с Лизой Родиславу становилось все труднее, нужнобыло успеть съездить к ней после работы и вернуться до звонка тестя, отсутствиедома после десяти вечера было бы наверняка не понято. Николай Дмитриевич любилобстоятельно побеседовать с зятем о политической обстановке в стране, обсудитьпостановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР, а самое главное – узнать, какдела в родном министерстве, кого куда назначили, кого сняли, какие издалиприказы и кто что сказал. Однажды Родислав не успел прийти вовремя, и Любепришлось соврать, что муж задержался на службе, и выслушать длиннуюнравоучительную речь отца о том, что если человек не умеет выполнять своюработу в рабочее время, то это характеризует его не лучшим образом, и надоуметь строить свою деятельность так, чтобы уделять достаточно времени семье, аесли мужчина не торопится домой после работы, то в этом виновата только жена, аникак не работа, и так далее. Николай Дмитриевич словно напрочь забыл о том,как дневал и ночевал в своем служебном кабинете и работал без выходных. Болеетого, он пообещал непременно позвонить начальнику Родислава и сделать ему постарой дружбе выговор за то, что тот «нагружает Родьку работой и не пускаетдомой, к жене и детям». Люба боялась, что отец в один прекрасный день своюугрозу осуществит и тогда правда о служебной загруженности подполковникаРоманова неизбежно выплывет наружу.

Родислав поставил было вопрос о том, чтобы иногда уходить кЛизе на ночь, после разговора с тестем, но Люба объяснила ему, что этоневозможно: сын возвращается поздно, часто среди ночи, при этом невозможноугадать, когда именно он явится домой, и отсутствие отца будет им немедленнообнаружено. Не говоря уже о том, что отец, возвращающийся от любовницы в пятьутра, вполне может столкнуться с только что пришедшим сыном на кухне или вванной. Да и Леля с годами стала спать все более беспокойно, чутко, просыпатьсяот малейшего шороха.

Да еще бабка Кемарская со своей внучкой! Татьяна Федоровнаочень быстро привыкла к тому, что все ее проблемы Люба берет на себя и быстрорешает, и теперь Романовы должны были заниматься всем вплоть до потекшего накухне крана и сломанного утюга. Кемарская как будто и не знала никогда, какзвонить в ЖЭК, чтобы вызвать слесаря, или где чинить бытовую технику, или каквкручивать перегоревшие лампочки. Ссылаясь на старость и немощность, онапросила Родислава отвезти ее в поликлинику, а Любу – сходить на рынок закартошкой. И каждый божий вечер она являлась смотреть телевизор, который«показывает уж так красиво, прямо как в кино».

– По-моему, она берет нас измором, – как-тозаметил Родислав жене. – Она ждет, когда нам надоест ее ежедневноеприсутствие и мы купим им новый цветной телевизор, желательно импортный, такойже, как у нас.

– Нет, – покачала головой Люба, – такойтелевизор мы не потянем. Аэлла, конечно, могла бы нам это устроить, но у нас нанего нет денег. Придется терпеть. Выгнать ее язык не поворачивается, все-такимы перед ней виноваты. И перед Ларисой тоже.

И с Ларисой все было непросто. Ей исполнилось четырнадцать,и Люба однажды поделилась с Родиславом своими опасениями: девочка, кажется,влюблена в Колю, а с ее характером и слишком ранней взрослостью это опасно.

– А ты не преувеличиваешь? – с сомнением спросилРодислав, когда Люба впервые заговорила об этом. – Может быть, тебепоказалось?

– Родинька, я вчера пришла с работы и застала поистинеидиллическую картину: Колька на кухне питается, а Лариса ходит перед нимвзад-вперед в таком наряде, что впору караул кричать. Майка с таким вырезом,что вся грудь наружу, и юбочка, из-под которой трусики видно. И Колька на этотмаскарад с интересом посматривает.