Будет.

И доберется до вокзала, а там… Таннис купила билет. Дилижанс уйдет к Перевалу, и Кейрен поверит, что она уехала… хорошо бы ему поверить, что Таннис уехала…

– Прибыли, – сказал Грент, когда экипаж остановился. – Леди, позволите вашу руку?

Стиснул запястье так, что Таннис зашипела от боли.

– Не волнуйся, дорогая. Осторожно, бордюр… увидишь, тебе понравится.

Воздух сырой. И ветер пронизывающий, ледяной, какой бывает у реки. Грент ведет? Куда? Под ногами камень, но дорожка неровная, и Таннис то и дело спотыкается. Ей приходится опираться на руку Грента, который проявляет просто-таки невероятную заботу.

– Ступеньки… и порог. Вот так, дорогая…

Запах кладбища. Сырой земли. Тлена. Старого дерева и древнего камня. Натужный скрип дверных петель. И холод по ногам. А дверь, невидимая, но представляющаяся Таннис огромной, неповоротливой, захлопывается.

– Теперь можешь снять повязку. – И Грент отступает. – Но без глупостей, ясно? Бежать тебе некуда.

Темнота.

Нет, лишь показалось, света мало. Древний старик с древним же канделябром в руке. Желтые тонкие свечи дымят, и дымы свиваются в нить, а нить стремится к потолку, который теряется во мраке.

Старик кланяется.

– Вас ждут, леди, – говорит он, и голос его скрипит точь-в-точь, как давешние петли.

– Не дури, Таннис, – доносится в спину.

Грент остался на пороге.

Холл огромен.

Каменный пол. Белые стены, по которым расползалось древо имен. И Таннис замерла, глядя на многочисленные ветви, переплетенные причудливым узором. Сколько же здесь… имена и снова… опять имена… Таннис читала их, пока старик не напомнил о себе вежливым покашливанием. Его тень скользнула под ноги, словно престранная ковровая дорожка.

– Вас ждут, леди.

Старик шаркал ногами, и звук его шагов разносился по длинному пустому коридору. Бурые стены. Эркеры, в которых тускло поблескивал древний доспех. И рыцари казались почти живыми, они следили за ней, прикрыв лица сталью забрал.

Смотрели в спину.

Запоминали.

Таннис сжала кулаки, напоминая себе, что вовсе не рыцарей следует бояться, но того, кто ждет ее в этом странном месте.

– Где мы? – спросила она, и звук ее голоса увяз в камне стен.

– Шеффолк-холл, леди, – с достоинством ответил старик, кланяясь. А ведь не столь уж немощен ее провожатый. Эта штука в его руке весит прилично, но руки в белых перчатках не дрожат. Да и расшитая серебром ливрея широка в плечах.

Шеффолк…

Герцогиня Шеффолк, некоронованная королева и ее племянник, чей голос заставил Таннис вздрогнуть: ей на минуту показалось… показалось, просто-напросто показалось.

– Прошу вас, леди. – Старик распахнул перед Таннис дверь.

И сам, вместе со свечами, остался за порогом.

Темно.

Стена. И лес полок, которые где-то очень высоко смыкаются друг с другом. Запах книжной лавки. Шелест юбок. Собственные шаги здесь кажутся слишком громкими. И Таннис поднимается на цыпочки, подхватывает юбки, кляня это такое неудобное платье.

Она нелепа.

Смешна.

И потерялась. Глаза ее, постепенно привыкая к полумраку, различают белесые тени книг, старых, толстых, укрытых саваном пыли.

– Не стоит бояться. Я не причиню тебе вреда, Таннис. – Тот, кто это произнес, прятался за полками. Лабиринт, но Таннис идет на голос, и лабиринт пропускает ее.

Осторожную.

Крадущуюся.

– Ты сильно изменилась.

Камин и шелковый экран, расписанный лилиями и белыми цаплями. На лепестках лилий пыльца позолоты, а цапли раскрывают крылья-веера. И за ними, полупрозрачными, мечется пламя.

Низкий полукруглый стол. Темная бутылка с кривоватым горлышком. Бокалы на тонких ножках.

Два кресла.

Одно пустое, с небрежно брошенным – или забытым? – пледом.

– Ты тоже, – она отпустила юбки и улыбнулась.

Попыталась.

– Узнала? Мне казалось, я стал другим.

Другим? Определенно, и сильно. Он вовсе не похож на себя, нарисованного ею. И все же… этот аккуратный, точно вычерченный подбородок. И нос кривоватый слегка, плоские скулы.

…у Кейрена острые, и он сам угловатый, нервный.

Забыть.

Для его же блага забыть.

– Театр, да? – Ее голос звучал жалко и чересчур громко для этого места, оттого Таннис перешла на шепот. А человек, сидящий в кресле, кивнул, подтверждая, что да, именно театр всему виной.

Все-таки она, как и Кейрен, потрясающе невезуча.

– Садись.

– Ты… меня убьешь? – Ей не хотелось умирать.

Таннис так и не увидела моря, а есть еще берег, придуманный ею. И дом на этом берегу. Пустые дни, одинокие ночи, кошки, которых будет прибавляться год от года. Тоска, она ведь не уйдет, и нечего обманывать себя же.

– Пока не знаю. – Войтех потянулся к бутылке. – Мне бы не хотелось.

– Мне бы, – смешок вырвался против желания, – тоже не хотелось…

– Понимаю.

Вино темное, тягучее.

– Пей. Не отрава. – Он первым пригубил его. – Ты не сдержала слова, Таннис. Зачем ты рассказала о подземном короле?

Стыдно? Разве что самую малость. А вино пахнет пылью. Это странно… виноградом. Земляникой. Летом и солнцем. Или осенней яркой листвой. Самой осенью, если белое и легкое, которое к рыбе… Таннис помнит, ее учили.

И Кейрен, завязав глаза, наполнял полдюжины бокалов.

Игра.

Угадать запах. Ему все казалось простым, он удивлялся, почему Таннис не ощущает по запаху разницы между мускатами аль-бьер и треви. Разве не слышит она ноты железа и дуба? Или вот корицу… а еще мед, мед ведь ярко выражен.

Не слышит.

Человек ведь, просто-напросто человек.

– Я думала, что ты умер…

– Я умер, – отозвался Войтех. Без улыбки. И тени смеха нет в глазах, которые постарели.

– Но…

– Я не представился, леди, – он наклонил голову, – Освальд Шеффолк… герцог Шеффолк.

Молчать. И прикусить губу, запирая лишние опасные вопросы.

– Правильно, – он катал бокал, заставляя темное вино расплываться по стеклу багряной вуалью, – прими это как данность…

Таннис кивнула. Примет. Если ей позволят.

– Ты… поэтому хотел убить меня?

Бледный. Кожа не просто белая, но обесцвеченная, рыхловатая.