комициям было просто немыслимо при принципате. Из рассмотренных выше свидетельств источников, на наш взгляд, вполне определенно можно заключить, что воинская сходка едва ли не на всем протяжении римской истории была институтом, который своими реальными полномочиями и внешним «антуражем» не просто сходствовал с комициями как органом власти граждан, но в некоторых ситуациях выступал в качестве их своеобразной формы. Еще Т. Моммзен видел в провозглашении императора войском юридически правомерный акт волеизъявления народа[783]. Это момент со всей определенностью подчеркивается и в современных исследованиях. В частности, А. Пабст, указывая на зеркальное повторение политических структур Рима в военном лагере, приходит к обоснованному выводу, что благодаря институту воинской сходки армия всегда сохраняла качество политического организма, способного к политическому действию, и использование для обозначения войскового собрания в IV в. термина comitia imperii выражало идею, что именно народ (populus) вручает imperium правителю[784]a.

Разумеется, некоторые функции сходки, прежде всего потестарная, лежали, так сказать, вне правового поля, в сфере прецедентов и обычая. Однако они, без сомнения, основывались на полисно-республиканских традициях, которые не пресекались в эпоху империи, хотя, очевидно, и подвергались определенным трансформациям. Среди этих традиций надо назвать характерное для римской civitas сочетание самых широких властных полномочий носителя империя с его ответственностью и известной зависимостью от суверенного коллектива граждан-воинов[785]. С этим фактором так или иначе должны были считаться императоры, проявляя доверие и внимание к солдатам, что было одной из традиций республиканской эпохи[786]. Очевидно, что сохранение таких традиций в армии было одним из необходимых (хотя, конечно, и недостаточным) условий ее политической активности и влияния. Важно подчеркнуть, что эти традиции, институциональным выражением которых была contio militaris, с особенной интенсивностью проявлялись в ситуациях кризиса, когда обычные органы и механизмы власти были не в состоянии должным образом выполнять свои функции, обеспечивая баланс интересов в обществе и прочность государства. Вопрос о том, какими конкретными мотивами руководствовались воины, возводя на престол того или иного претендента, остается спорным, и его обсуждение не входит в нашу задачу. Ясно, однако, что ни успешно отстаивать свои профессионально-корпоративные интересы, ни выступать в качестве решающего субъекта политической борьбы императорская армия была бы не в состоянии без наличия веками выработанных форм своего волеизъявления, признанных если не юридически, то фактически.

Глава VIII

К характеристике феномена солдатского мятежа в Риме

В военно-политической истории Древнего Рима, как республиканского, так и императорского времени, известно немало эпизодов и фактов, которые, казалось бы, коренным образом опровергают расхожие представления о беспрекословном повиновении римских легионеров суровым нормам воинской дисциплины и субординации. Своего апогея попрание этих норм достигает в ситуации открытого солдатского возмущения и мятежа (tumultus, seditio[787]). Однако, как уже давно попытался показать В. Мессер, такие эпизоды при более внимательном и целостном рассмотрении отнюдь не противоречат мнению об эффективности римской военной системы как таковой, но, напротив, могут расцениваться как показатель высоких качеств римского солдата, его способности самостоятельно мыслить и действовать[788]. Автор пришел к этому заключению на основе анализа фактов, относящихся к эпохе республики, но оговорил при этом, что соответствующие качества римского солдата надо учитывать и при объяснении событий императорского периода. Еще ранее аналогичную мысль – правда, мимоходом – высказывал Г. Буасье, подчеркивая, что некоторые подробности в рассказе римских историков о солдатских волнениях в период империи (в частности, сообщения о переговорах с мятежным войском, об отправке солдатами своих делегатов к императору и т. п.) не должны казаться удивительными и несовместимыми с тем, что известно о строгости римской дисциплины, если принять во внимание традиции республиканской эпохи, безусловно, сохранявшиеся и в эпоху принципата, а именно: добровольное и сознательное подчинение дисциплине, доверие к солдатам со стороны военачальников, статус гражданства, которым обладали легионеры[789].

Разумеется, лишь с большой долей условности можно говорить о неких общих тенденциях и характерных особенностях солдатского мятежа, сохранявшихся на всем протяжении римской истории. Слишком разными были конкретно-исторические условия и обстоятельства, причины, цели, ход и результаты таких, например, событий, как плебейские сецессии раннереспубликанского времени, или активные выступления легионов в последние десятилетия республики, когда солдатские массы прямо диктовали свою волю полководцам (cp.: Plut. Sulla. 7), или мятежные действия солдат во время гражданской войны 68–69 гг. н. э., когда Римская империя, по словам Плутарха (Galba. 1), испытала потрясения «не столько из-за властолюбия тех, кого провозглашали императорами, сколько из-за алчности и распущенности солдат, сбрасывавших одного императора с помощью других» (пер. С.П. Маркиша), или же солдатские бунты периода «военной анархии» III в., когда «воины уже привыкли создавать себе императоров и менять их в результате беспорядочного решения» (SHA. Alex. Sev. 1. 6. Пер. С.П. Кондратьева). Не подлежит, однако, сомнению, что очень часто римский военный мятеж не замыкался только в рамки сугубо внутриармейских проблем, но был самым непосредственным образом связан с перипетиями политической борьбы, особенно во времена гражданских войн и (или) династических кризисов. Очевидно также, что в условиях мятежа, как в никакой другой ситуации, солдатская масса выступала как активный и в значительной степени автономный субъект политического действия, ставящий перед собой определенные цели и – на основе наличных традиций и прецедентов – добивающийся их достижения.

В данной главе мы остановимся на некоторых специфических характеристиках римского военного мятежа, связанных с его правовыми аспектами, особенностями его протекания и с действием субъективного фактора, прежде всего с ролью тех представителей воинской массы, которые в источниках именуются зачинщиками и вождями мятежа – auctores, capita, duces, principes seditionis. Несомненно, фигура auctor seditionis выделяется среди других протагонистов солдатского восстания, являясь по самой своей сути ключевой и трагической, олицетворяющей всю неоднозначность и противоречивость ситуации мятежа. Чтобы понять эту фигуру, необходимо выяснить, как сущность и содержание этой ситуации трактуются в римском военном праве и оцениваются в античной морализирующей историографии, каким образом соотносятся юридические нормы и полномочия с реальными действиями военных начальников перед лицом мятежных войск, каковы основные варианты и стереотипы поведения самих солдат, поднимающих мятеж. Учитывая, что auctores seditionis относятся, за немногими исключениями, к безымянным героям римской военной истории и крайне скупо и вместе с тем исключительно предвзято освещаются в имеющихся источниках, мы ограничимся преимущественно обобщенными, выражающими именно римскую специфику, характеристиками, абстрагируясь от конкретного контекста отдельных событий и используя свидетельства, относящиеся к самым разным периодам истории Рима.

В самом общем виде солдатский мятеж можно определить как открытое противостояние массы рядовых воинов и военной власти. Оно имело различные формы и приобретало, в зависимости от конкретных обстоятельств и