страшная судьба, с этого момента начинается упадок нашего буржуазного партийного мира»[739]. В статье в «Иллюстрированном наблюдателе» Гитлер обозначил свою позицию по поводу проходившей тогда забастовки металлистов. Тем, что политические партии германской буржуазии десятилетиями «принципиально выступали против почти всех экономических требований рабочих», они в конце лишились всякого влияния на рабочий класс. «Какой-нибудь буржуа, который со столь же неумным, сколь и несправедливым возмущением осуждает стремление рабочего к улучшению своего экономического положения, может быть, сразу начал бы думать иначе, если бы на него хотя бы на три недели взвалили тяжесть, которую требуют от другого. И сегодня имеются еще бесчисленные буржуазные элементы, которые с огромным возмущением осуждают требование заработка в десять марок в месяц и, в особенности, активную поддержку его как „марксистское преступление“, но, не входя в положение, встречают требование так же ограничить безмерные прибыли отдельных лиц»[740].

И после захвата власти Гитлер по разным поводам говорил о вине германской буржуазии, загнавшей пролетариат в руки марксизма отклонением всех социальных требований рабочих[741]. В речи к 15-й годовщине путча он объявил решающей причиной классового раскола «социальный и общественный провал нашей буржуазии». Он прекрасно может понять, что тогда «рабочий слишком легко мог ошибиться в выборе своего места. Ведь места для него и не было. Буржуазный мир и не понимал его, и вообще не намеревался привлечь его к себе. <…> И в обществе раскол был невыносимый. Высокомерие и сословная спесь так владели тогда одной из сторон, что было неудивительно, когда на другой наконец выступило классовое сознание»[742]. Это высказывание показывает, что Гитлер возлагает ответственность за классовый раскол на буржуазию, а не на рабочий класс. Пролетарское классовое сознание было для него понятной реакцией на высокомерие и сословную спесь буржуазии, отклонявшей любые оправданные требования рабочих. Еще в статье, опубликованной Гитлером в «Иллюстрированном наблюдателе» 8 марта 1930 г., он возлагал ответственность за возникновение классового раскола на буржуазию. Гитлер заявил, что экономическая жизнь приносит с собой известное членение на профессии и сословия, но это разделение остается «невредным», пока оно выражается лишь в различающихся экономических интересах. Лишь когда это членение приводит к «политическому раздиранию нации» или даже к возникновению «мировоззренческой пропасти», можно говорить о «тяжелом и, при некоторых обстоятельствах, смертельном зле». Буржуазия приняла «экономически члененную массу и оставила политически разорванный народ. <…> Этот факт она не может ни отрицать, ни убрать из мира. Слово „буржуазия“ само стало классовым понятием. Поднимающееся, сначала лишь экономически выраженное, четвертое сословие медленно стало полной противоположностью»[743].

И в своих застольных беседах Гитлер резко нападал на буржуазию, виня ее в возникновении марксизма и распространении коммунизма. 2 августа 1941 г. он сказал: «Не удивляет, что коммунизм в Саксонии имел свой самый сильный бастион и что мы только очень постепенно завоевали саксонских рабочих, как и то, что они теперь относятся к самым верным: тамошняя буржуазия имела прямо-таки идиотскую наглость. В глазах саксонской экономики и мы были коммунистами; кто выступает за социальное равенство массы, тот большевик! А как нагрешили с саксонским домашним трудом, невозможно себе представить. Это была плутократия, как сегодня в Англии. В Саксонии вермахт констатировал уже постепенный распад народного материала. Я не упрекаю ни одного из маленьких людей за то, что он был коммунистом; в этом я могу упрекать только интеллектуала: он знал, что для него нужда была средством для цели. Когда смотришь на эту буржуазную шваль, до сих пор краснеешь. Масса шла путем, который только и был возможен. Рабочий не участвовал в национальной жизни: на открытие памятника Бисмарку, например, или спуск судна на воду еще никогда не приглашали рабочую делегацию, видны были только цилиндры и униформы. Для меня цилиндр идентичен буржуазии»[744].

Жажда прибыли, «материализм»

Гитлер, будучи убежденным сторонником примата политики над экономикой[745], упрекал буржуазию в том, что все ее мышление «материалистично», т. е. направлено только на экономические интересы. «Это рок нашей буржуазии, — заявил он 6 марта 1927 г., — что она путает свою жажду прибыли и свою социальную спесь с национальной моралью»[746]. 26 марта 1927 г. он с упреком заметил, что у буржуазии нет оснований жаловаться на то, каким «заматериализованным стало наше время». Сама эта «заматериализованность» скорее вина буржуазии: «Наверху знают только одного бога. Он называется материальная жизнь. И он говорит: экономика — это всё»[747]. В своей «Второй книге» Гитлер писал: «На самом деле и германская буржуазия, а с нею и так называемые национальные объединения думают только об экономической политике. Производство, экспорт и импорт — вот лозунги, которыми жонглируют и от которых ожидают счастье нации в будущем»[748]. Вагенеру Гитлер заметил, что «верхние 10 000» одержимы «вещизмом, жадностью и покрывающим все это экономическим эгоцентризмом»: «Все их мышление и стремление концентрируется только на том, что в их книгах стоит под чертой, и во внешней демонстрации их владения земными благами. Меня охватывает отвращение, печальное презрение, когда я вижу жизнь и поведение этих людей!» В разговоре с Вагенером весной 1932 г. Гитлер сказал, что промышленники, владельцы шахт и крупные экономические предприниматели знают вообще только свой дух наживы. „Отечество“ для них лишь слово»[749].

Если рабочие требуют более высоких зарплат, буржуазия либо буржуазная пресса обвиняет их в «материализме». Гитлер возвращал этот упрек буржуазии. Если буржуа говорит, что народ склонен к «материализму», тогда он ему отвечает: «Ты таков в первую очередь. Какой у тебя идеализм. Как часто я слышу на наших экономических сессиях бог знает какие высказывания, я знаю точно, что вы не были бы готовы ни к малейшей жертве. Каждый маленький штурмовик готов отдать жизнь за свой идеал, ты сверху не видишь вообще никаких идеалов, дражайший друг, ты удивляешься, когда другой дает такой же ответ, я живу только зарплатой [sic!], на свободе и т. д. Тогда ты говоришь, ах ты, материалист. Да, мой милый, вы ведь строите идеализм сверху вниз»[750]. Эти упреки возвращались и в застольных беседах. Так, 24 января 1942 г. он сказал, что буржуазия становится «героической, когда ей наступают на денежный мешок», поэтому он надеется, что в Англии («с точки зрения капитала богатейшей стране мира») проложит себе дорогу направление, которое скажет: в Европе мы ничего не можем выиграть, у нас еще 16 миллиардов долгов от старой войны, добавились еще новые на 200 миллиардов[751]. 1 апреля 1942 г. он критически заметил, что германские послы, например в Японии, в основном бывают лишь в крупных торговых