кареты. Как только потеплеет, он сможет ездить в контору на велосипеде, по крайней мере, сможет насладиться поездкой. Виски пульсировали болью. Он снова поругался с Розвитой, в последнее время он не скрывал неприязни к ней, теперь на это уже не оставалось сил. Да и зачем, в конце концов, она ее не смущало рассказывать о самом личном на каждом углу, даже если это бросало тень на имя Франца.

Они остановились у аптеки, и кучер ловко соскочил на землю. В последнее время Францу почти каждый день требовалось что-то расслабляющее. Во время работы он так сильно сжимал зубы, что челюсть сводило судорогой. Обычно он не замечал этого, пока не становилось слишком поздно, и тогда весь день раскалывалась голова. Может быть, стоило заказать ту самую «Кока-колу» из Америки, о которой все говорили. Якобы это чудодейственное средство от головной боли.

У него была жена, которую он ненавидел, больной отец, который не хотел уступить ему место в компании, мать, которая вдруг стала социалисткой, младший брат, о котором никто не должен был знать, и недавно основанный новый пароходный маршрут в Индию… Он управлял всеми делами, но контрольный пакет акций принадлежал тестю. Франц действительно глубоко жалел, что вообще связался с этой семейкой. А еще была «Луксория». В нее они вложили почти все деньги, которые смогли собрать… Ах да, ко всему прочему он еще пытался наладить успешную торговлю опиумом на черном рынке Гамбурга. Франца бросило в пот при одной мысли об Олькерте. Как он мог быть настолько наивным? Неужели он действительно думал, что они станут партнерами? Что Олькерт даст ему право голоса? У таких людей, как Олькерт, не было партнеров – лишь подчиненные. Хуже того, в Гамбург возвращалась Лили, его сестра-феминистка с ублюдочным и никчемным мужем. Лили никогда не делала то, что следовало. Возможно, Генри уже успел вбить в нее немного здравого смысла. Но, скорее всего, характер ее не улучшился.

– Принесите мне вчерашнюю стенограмму – приказал Франц секретарше, входя контору. – И кофе. Черный.

Пройдя к столу, он сразу же увидел газету. Кэти, несомненно, хотела оказать ему услугу и открыла страницу с новым объявлением. Он медленно сел, и его взгляд скользнул по буквам. Сердце екнуло, когда он увидел букву «Ф» перед фамилией, и его охватило странное чувство. Отец, несомненно, был бы в нем разочарован. Это было лишь маленькое объявление, затерявшееся среди многих других, но все же оно значило очень много.

Секретарша принесла требуемые документы с улыбкой, которая казалась напускной. Она смотрела ему прямо в глаза. Наверняка она тоже видела объявление, но, конечно, не осмелилась спросить Франца прямо. Он кивнул.

– Спасибо. Я не хочу, чтобы меня беспокоили! Позже вы понадобитесь мне для диктовки.

– Очень хорошо, герр Карстен! Я сейчас принесу кофе. – Она поклонилась, но глаза не опустила.

Франц смотрел ей вслед, пока дверь не захлопнулась. Он был против найма женщин – это было верхом неприличия, и мнение его не поменялось. Тем не менее, Франц был вынужден признать, что она работала эффективно. Ему было не к чему придраться, и, видит бог, он бы воспользовался любой возможностью, чтобы досадить отцу, который настаивал на найме женщин, чтобы казаться либеральным и современным. Но в остальном Альфред выступал против модернизации везде, где только можно.

Когда секретарша принесла кружку дымящегося зернового кофе, он кивнул. «Что ж, – подумал он, открывая папку, – мужчина в приемной тоже мог меня отвлечь от работы». Франц коротко ухмыльнулся, внезапно замер, уставившись на стол. Впервые ему пришло в голову, что отец руководствоваться той же мыслью, когда нанимал ее. Ладони взмокли – Франце вспомнил о подслушанном разговоре родителей, и к горлу подкралась тошнота. «Иногда мне кажется, что мальчик ненормальный».

Они заметили, несмотря на то, что он был так осторожен. Но, конечно, он уже развеял их подозрения – ведь он все сделал для этого. Он обрюхатил горничную и женился на Розвите, боже мой! Франц ослабил галстук, подошел к секретеру, стоявшему у стены, и налил себе виски. О Зеде и мальчике ему лучше не вспоминать, это расстраивало его. Он был отцом. Сейчас он уже почти жалел, что не поддерживал с ней связь. Зеда уехала, он больше ничего о ней не слышал. Конечно, она когда-нибудь объявится и попросит еще денег, оставалось только ждать. Еще один человек, которому что-то нужно было от Франца. Что ж, она может встать в очередь. По крайней мере, Олькерт уже знал о ребенке, так что плевать, если и Розвита однажды узнает.

Он выпил виски как воду, следом – вторую порцию, а затем достал из кармана маленькую бутылочку, которую только что купил в аптеке. С жадностью вытащил пробку, понюхал ее и скривился. Это средство определенно содержало опиум, никаких сомнений. Ну, по крайней мере, лекарство будет действенным. Скорее всего, опиум доставили сюда на одном из их кораблей. Он сухо рассмеялся.

Они совершенно легально снабжали наркотиками аптеки города, и никого это не волновало. Торговля опиумом не считалась преступлением, и почти каждый житель города – Франц был в этом уверен, – периодически употреблял его, намеренно или нет. Но курение опиума – это совсем другое дело. Им следовало соблюдать особенную осторожность, Олькерт не переставал это повторять. Если все пойдет по плану, то сеть распространения наркотиков раскинется не только в Гамбурге, но и во всей империи.

Но ни в коем случае нельзя было, чтобы имя Карстенов оказалось связано с мошенническими сделками или торговлей опиумом – так говорил отец. Репутация для Карстенов значила все и чуточку больше. Несмотря на то, что их корабли ходили в Индию, никто бы не заподозрил семью Карстен в контрабанде. Так было всегда, и так должно быть впредь.

Вину за контрабанду можно свалить на китайцев, которых в Гамбурге становилось с каждым днем все больше. Именно китайские заведения славились тем, что в них курили опиум, потому подозрения были бы более чем обоснованными.

Когда лекарство начало действовать, Франц сел за письменный стол и внимательно прочитал стенограмму вчерашнего заседания наблюдательного совета. Основным пакетом акций компании «Калькуттская линия» владел Олькерт. Пусть Франц номинально числился директором, но на самом деле решения принимал тесть. Отец никогда не получит большинство голосов – это был жестокий удар. Управление компанией осложнялось тем, что дядя Роберт также был одним из членов совета директоров и постоянно вмешивался. Три наибольшие доли компании находились в руках трех компаний, оставшиеся – принадлежали девяноста пяти торговцам Гамбурга. Все судоходные компании Гамбурга числились среди акционеров.