Дельрен легко скрутил меня, но я успела в него плюнуть, лягнуть, выкрикнуть, чтобы отвалил. И напоследок, пока в молчании тащил к подвалу, обозвала его озабоченным кобелем и отправила к страшной шлюхе, пообещав, если не отстанет от меня, совершить акт членовредительства.

Когда за спиной с оглушительным грохотом захлопнулась дверь, я оказалась в том же злополучном подвале, в котором ночевала в первую ночь нашего знакомства. Но в этот раз здесь было темно. Ревя от обиды и бессилия, я залезла на хорошо знакомую бочку, стоявшую в углу, и разрыдалась от отчаяния. За такие проделки он пожизненно заточит меня, или сдохну от простуды, потому что здесь холодно, а я мокрая. Как же ненавижу скота! Точно прибью его, потому что невыносимо больно от предательства.

Однако не прошло двух минут — дверь приоткрылась, и на пол упали два одеяла. Это внушало надежды, что еще поживу. И все равно скот!

****

Хватило четверть часа заточения, чтобы остыть и понять: я поступила глупо и недальновидно. Надо было сохранять хладнокровие, не показывать слабость. Выждала бы, пока он оспорит мое имя, решит проблемы, а потом сбежала бы. Но это понимал мозг, а вот сердце металось, билось и истекало кровью.

Но никто не плачет бесконечно. Наконец, я выплакалась и затихла. И как только перестала всхлипывать, скрипнула дверь.

Сердце от страха затрепыхалось, ведь Ловчий может сделать со мной все что угодно. Однако прошла минута, вторая — ничего не происходило.

— Долго ждать? — услышала его уставший голос.

Чтобы не испытывать терпения психованного ловчего, медленно пошла к распахнутой двери.

Обнаженный по пояс Дельрен стоял посреди кухни и прижимал к левой половине груди кусок ткани, смоченный в травяном настое. Кивнул мне на кресло. Когда села, сел напротив.

— Говоришь, отгрызешь? — спросил, вглядываясь в мое лицо.

— Побрезгую, — пробурчала я и отвернулась.

— И как же мой досуг после таких угроз?

Я молчала, делая вид, что не слышу его.

— Неужели я еще и виноват? — почувствовала на себе его обжигающий взгляд. Не дождавшись ответа, он съязвил: — Неужели опять само вышло?

Разглядывая пол, я считала до ста и хранила молчание, чтобы опять не наговорить лишнего.

Тогда Дельрен встал, подошел ко мне и пальцем поднял мой подбородок.

— Ревнуешь? — спросил с явным удовлетворением. А у самого глаза горят от радости. Забавляет его, говнюка, моя ревность. Я дернула головой и отвернулась. — Тогда как связать твою ревность с мыслями о Маглебе? — Продолжал докапываться он. — Или твоя ревность фальшивая? Или хочешь пробудить во мне ревность?

— Тебе какое дело.

— Ты напала на ловчего, — он убрал окровавленную ткань от раны и продемонстрировал глубокие царапины, сантиметров на пятнадцать длинной.

Покосилась на них, одновременно волнуясь за него, и жалея, что не выпустила мерзавцу кишки, и отвернулась. Приготовилась, что Дельрен сейчас начнет угрожать, но его слова поразили.

— По правде, я неудачно пошутил. Да, глупо, знаю. Мне вполне хватает близости с тобой. Однако общаться с другими людьми я буду, в том числе с женщинами, — посмотрев мне прямо в глаза, добавил: — По разным причинам. Одна из них, что рано или поздно мне предстоит сделать выбор и жениться. Вторая, мое шараханье от женщин покажется странным. А в-третьих… Впрочем, неважно. — Он потянулся к склянке и снова хорошенько намочил тряпку.

— Ну сдалась я тебе? — грустно выдохнула я.

Он отвлекся от ран, поднял глаза и посмотрел так спокойно-удивительно, что с меня частично схлынула злость. Чем он и решил воспользоваться. Убрал ткань и еще раз продемонстрировал ранения.

— И даже не поможешь?!

— Подуть? — съязвила. Хоть и отхожу, все равно еще хочется прибить его.

— Зализать.

От такой просьбы я охр… охрипла и потеряла дар речи, только ресницами хлопала. Это он серьезно?!

— Да пошутил я! — фыркнул Дельрен.

— Ну и чувство юмора у тебя! — протянула я ошарашенно.

— Знаю. С детства все говорят. Мать считала, что меня при рождении подменили. Повезло, что у нас с отцом очевидное сходство.

Дельрен уже не сердился. Даже улыбнулся. А я смотрела на него и думала:

«Еще пара дибильных шуточек, и или загрызу его, или он мне шею свернет… Спокойствие, Алена, только спокойствие. Этого придурка, кажется, в детстве несколько раз башкой уронили».

Чуть позже, убедившись, что я успокоилась, он отправил меня на кухню греть еду. Однако пришел следом, видимо, убедиться, что яда не подсыплю. Но оказалось, что хуже: Дельрен пришел читать мне нотации.

— …Ты должна уметь держать себя в руках. Подобный случай может испортить тебе жизнь… — нудел над ухом. — Помни и контролируй себя. Или это дурное влияние Нависов сказалось?

Боги, дайте мне сил!

После того раза Дельрен стал сдержаннее в шутках и, собираясь куда-то, уточнял, что идет по делам. В том случае мы не разговаривали, но как-то он все-таки поинтересовался:

— Не понимаю, если ты такая ревнивая, тогда почему в первый раз как ни в чем не бывало прошла мимо нас?

— Почему? — желая скрыть нахлынувшее волнение, отвернулась, потянувшись за чистой рубашкой. Пары мгновений хватило, чтобы справиться с нахлынувшими чувствами и рассудительно ответить: — Если у мальчишки в одной руке пирожное, а другой жаба, и он облизывает жабу — то дело точно не в пирожном. Стоит ли печалиться о мальчишке?

Дельрена ответ удивил. Он задумался, осмысливая мои слова, а затем вновь вернулся к расспросу:

— Тогда в этот раз что на тебя нашло? Меня волнует твоя невыдержанность.

Не думаю, что именно это его беспокоит. Скорее, тешится мыслью, что я сильнее привязалась к нему, но в этом ни за что не признается, вот и прикрывается мозгоедством.

— Будь у меня выбор, — окинула его холодный взглядом, — я бы после той встречи забыла о тебе и при случайном столкновении еще издалека переходила на другую сторону дороги. — Сделала паузу и перелистнула страницу. — А поступок мой был вполне предсказуем. Если сидящему на привязи животному тыкать палкой в морду, не удивительно, что оно захочет отгрызть руку.

— Если бы руку! — возмутился Дельрен.

— Уж кто чем тыкает, — парировала я, и мы неожиданно рассмеялись. Конечно, шутка глупая, но что еще мне остается? Смех продляет жизнь. А выжить очень хочется. Еще удачно миновать все жернова, сохранить себя и достоинство.

И все же с того раза Дельрен ведет себя иначе. Почувствовал предел моего терпения и призадумался: если «песка» держит на ловчего зло — как есть ее вкусные пирожки, чебуреки и остальное? Никак. Возможно, это и повлияло на него.