— Устал.

— Встаешь рано, приходишь поздно — не высыпаешься. Пойдешь спать?

— Нет.

Не то чтобы Дельрена тянуло на кухню, сколько ему нравилось наблюдать, как я готовлю в коротенькой сорочке. Прежде у себя дома всегда ходила в шортах и майке или еще в чем-то удобном, потому с трудом привыкала к здешнему домашнему платью. Подол по щиколотку путался под ногами, длинные рукава досаждали. А красивая сорочка на кружевных бретельках смотрелась красиво и, что еще важно, соблазнительно. Но сегодня у него было меланхоличное настроение. Отвечает малословно и сверлит взглядом.

— Что-то случилось? — не теряю надежду разговорить его.

— С чего такие мысли?

— Ну, взгляд у тебя колючий.

— С детства такой.

— Да? А какой ты был в детстве? Не представляю.

Дельрен зевнул, вытянул ноги и принялся рассказывать:

— Как-то на каникулах в имении было скучно, и я придумал развлечение: нашел уродливого попрошайку с костылем и дни напролет следил за ним, воображая, что он нерский шпион. Спустя лунье он предложил мне золотой, только чтоб я отстал от него.

— И ты взял?

— Нет. Следил еще седмицу, пока он не предложил два золотых. Это были первые деньги, полученные не от родителей и не от родственников, — он самодовольно улыбнулся.

— Ты поступил так из упрямства или вредности?

— Сам не знаю. Но к тому времени он мне надоел. Считаешь упрямство недостатком?

— Нет. Но думаю, главное, выбрать верную цель. Иначе можно потратить уйму сил на совершенно ненужное дело.

— Верно, — согласился он. — А ты считаешь себя идеальной?

— Нет. У меня тоже есть недостатки. Однако надеюсь, что достоинств чуть-чуть, но больше.

— И какой же твой недостаток? — беседуя, Дельрен снова широко зевнул и, откинув голову на спинку кресла, прикрыл глаза, подталкивая меня к откровениям. Мол, не смущайся, я не смотрю на тебя.

— Хорошая память, — посмотрела на него многозначительно и не ошиблась: он приоткрыл глаз.

— По-моему, это достоинство, и ты расхваливаешь себя.

— Разве?

— Женщина с короткой памятью и отсутствием гордости — глупая пустышка. А зачем ты заливаешь муку кипятком? В первый раз вижу, — ткнул пальцем в замешиваемое мною тесто. — Размазня какая-то. На вид мерзкая, — скорчил брезгливую мину и вытянул свои длинные ноги, мешая мне добираться до буфета, где стояли специи.

— Так тесто будет эластичные, — пояснила, перешагивая через его ноги, и одновременно прикидывая в уме: делать ли как написано в рецепте или полагаться на опыт?

— Уверена? Глупость какая-то! — не унимался он. — Покажи рецепт.

— Эй! — уткнула руки в бока. — Готов показать мне мастер-класс?

— Неуважение к старшему ловчему?! — довольно заключил Дельрен, и в его глазах загорелись озорные огоньки. — Суровый проступок! — и покачал головой.

— Да-да! Готовиться отрабатывать? — вздохнула.

— Ты не довольна? Тогда провинилась вдвойне. Нет, в тройне. Иди, надень платье горничной и приступай к уборке!

— А тесто?

— Пф-ф! — закатил он глаза. — У нас в холодник уже не умещается наготовленное. Если бы не скрывал, что живу не один, отнес бы служилым. Ну! Быстрее! — изогнул бровь, чтобы придать лицу грозность и поторопить меня.

И вот я в коротеньком синем платье домработницы, в крохотном фартучке и шапочке стою на коленях и натираю щеткой пол, а Дельрен, как барин, вальяжно восседает в кресле и любуется моей попой, которая за время затворничества и сытной жизни округлилась.

К ролевым играм я относилась спокойно, даже вошла в раж, чем совершенно покорила Дельрена. Да и с остальными с причудами ловчего вполне можно ужиться. И если бы не вынужденное затворничество, вообще бы чувствовала себя хорошо. По домашним делам он не заставлял утруждаться, стирать белье тоже.

Когда уходил из дома, я получала глоток свободы и вздыхала с облегчением, но вечерами с нетерпением ждала его возвращения. Выходила навстречу, радовалась, но с тоской смотрела, как за Дельреном закрывается входная дверь.

— Разгребу дела, съездим за город, — пообещал как-то. Но как назло служебные дела не разгребались, он стал возвращался еще позднее, и даже две складки залегли на его переносице.

Общение с ним стало моим спасением. Несносный Дельрен мог быть приятным, остроумным собеседником, с хорошим чувством юмора, не чурающийся иронизировать над собой. Но иной раз нет-нет, да выведет из себя.

* * *

Сегодня, вытирая пыль в рабочем кабинете, нашла большую стопку чистых листов и, позабыв обо всем, занялась рисованием.

Клякса… пара штрихов… дорисовала глазки, ушки, и получилась мышь. Затем несколько линий, и вот мышь грызет кактус. Хотя бы эту колючку я рисую хорошо. Затем пририсовала мышке чудных подружек, домик… и не заметила, как разрисовала с десяток листов. Когда на улице стемнело, я включила настольную лампу и только при свете оценила, насколько сильно измарала пальцы чернилами.

— Ох, ты ж! — закусила с досады губу, а потом плюнула: ну, и ладно, до прихода Дельрена успею отмыть…

Вдруг хлопнула входная дверь.

— Дельрен, ты?! — вскочила с кресла и помчалась вниз. Если вернулся раньше, так, может, сумею уговорить его поехать за город хотя бы на часок? Но стоило наткнуться на него, перескакивающего по лестнице через несколько ступеней, с потемневшим лицом, я застыла на полпути.

— С дороги! — приказал он и пробежал мимо.

— А я рисовала… — заикнулась робко, когда он вихрем влетел в кабинет, где на столе лежали мои рисунки. Мало ли, может, взбешен, что я сидела за его рабочим местом? Из окна же видно, где горит свет…

— Помолчи! — оборвал и грубо сдвинул с дороги.

Он спешно метался по комнате, не замечая меня. Даже не разулся. Не знаю, что происходит, но впервые вижу его таким. От дурного предчувствия сжалось сердце.

— Иди в комнату и сиди там, пока не разрешу выйти! Поняла?! Живее! — гаркнул так, что я помчалась со всех ног.

На глаза навернулись слезы, но не покажу слабости.

Хлопнула дверью и упала на кровать.

Он продолжал носиться по дому. Потом скрипнула дверь гардеробной… До меня дошел запах его любимого одеколона. А добил мягкий звук каблуков.

Судя по их приглушенному стуку, Дельрен переоделся в гражданскую одежду и… и собирался на свидание?!

«Боже мой! Неужели? Неужели влюбился в кого-то?!»

Страшная мысль пронзила молнией, болью скрутила живот.

«Нет! Нет! Я бы почувствовала! Я бы почувствовала, что у него кто-то есть! — зашептала с жаром, пытаясь успокоить себя. — Ведь я же чувствую его! Чувствую!»