– И правильно. Просто меньше думайте о смерти. Все болезни от стресса! Вам нельзя так нервничать! – начала я песнь всех докторов, которые хотят отвязаться от навязчивого пациента.

Дверь приотворилась, и в нее просунула голову служанка.

– К вам Поль, – сказала девушка, запинаясь от страха.

Мари подняла нарисованные брови:

– Что-то он зачастил. Хорошо, пускай! Только сначала мне надо позвонить.

Мари резко схватила телефон, задев локтем тонконогий столик с вазой с фруктами – я чудом успела его поддержать и поймать на лету падающий нож с костяной ручкой в виде странной красной птицы. Королева царственно мне кивнула – аудиенция была окончена.

Испытание

(Ривьера, 1925–1928 годы)

Хэдли поднялась с пляжа на «Виллу Америка» с твердым решением: закончить все сегодня же. Но в глубине души бился страх. А вдруг он скажет: «Отлично, тогда я ухожу прямо сейчас?»

– Попросите, пожалуйста, водителя отвезти меня в наш отель. И передайте мужу, что я туда вернулась, – попросила Хэдли горничную, которая поспешила к ней, как только она зашла на террасу.

И всю дорогу до «Отель де ла Пинет», где все поселились – они с Эрнестом, Бамби с гувернанткой и Полин, – мысленно перебирала те унижения, что перенесла здесь вместо ожидаемой победы. Укрепляла решение.

Сначала казалось, что все идет прекрасно. Они с Эрнестом жили вместе, Полин – в соседнем номере, как и положено подруге семьи.

По утрам завтракали в саду – хозяйка накрывала им три маленьких столика в тени деревьев: хрустящие, только что испеченные слоистые круассаны, домашнее повидло, дырчатый сыр, темный тягучий мед и кофейник с крепким кофе.

Затем все трое садились на велосипеды и ехали к морю. Эрнесту приглянулся один пляжик в скалах с такой прозрачной водой, что просвечивали далекие камни с серебристыми прочерками маленьких рыб.

И тут Хэдли сдавала позиции одну за другой.

Сначала – купальники. Она не подумала, как со своими квадратными формами будет смотреться рядом с изящной, как статуэтка, Полин.

Но и в море было не лучше.

Полин отлично плавала, Эрнест старался за ней угнаться. Они подолгу плескались в воде, заставляя Хэдли умирать от ревности на берегу.

Пока как-то Полин для виду не сжалилась:

– Чего ты сидишь? Давай я научу тебя нырять! Смотри, это легко!

Забралась на торчащий из воды камень, красуясь, вытянулась в струнку, сомкнула вытянутые руки над головой и легкой рыбкой скользнула в зеленую воду. Вынырнула аж у торчащей вдалеке скалы, быстрыми гребками вернулась и потянула Хэдли за собой:

– Пойдем! Не бойся! Подними руки, спрячь под них голову и ныряй!

Эрнест, посмеиваясь, наблюдал за их возней.

Хэдли сжала зубы – было глупо отнекиваться и было глупо прыгать. Она знала, как будет выглядеть со стороны. Все же она взобралась на камень, зажмурилась, неуклюже плюхнулась в воду…

И так ударилась животом, что в ужасе заколотила руками и ногами, лишь бы поскорее почувствовать под собой дно.

– Ну вот, самое страшное позади! – засмеялась Полин. – В следующий раз получится лучше.

– Давайте побережем обитателей глубин! И твой милый живот! – сказал жене Эрнест. Она так и не поняла, что это было: забота или насмешка. Больше Хэдли не ныряла.

Потом они валялись на полотенцах, подставляя солнцу тела. И становились неуловимо похожи – с их темным загаром и одинаково светлыми, выгоревшими на солнце короткими волосами. Эрнест еще перед поездкой уговорил их с Полин подстричься под мальчишек.

Хэдли знала этот пунктик мужа: он был неравнодушен к коротким светлым волосам, не раз просил ее перекраситься, придумывая им новые имена и новые образы.

Теперь в их игре участвовала и Полин.

Однажды, когда они втроем лежали на пляже, Хэдли перехватила потаенный ласкающий взгляд Эрнеста, перебегающий от одной к другой. И ее как обожгло: что за фантазии проносятся сейчас в его голове!

Но при этом он никогда не давал понять, насколько далеко зашли их отношения с Полин. Это было еще одним мучением. Лежать ночью рядом с мужем, таким родным, близким, знакомым в каждом движении, вздохе, и гадать: они с Полин спят вместе? Или все это просто морок, затянувшаяся игра двух ярких людей? Ведь не может же у него быть с кем-то такой невероятной физической близости, как с ней.

Она гладила его по плечу. Горечь утихала.

Но наступало утро. И от их перекрестных взглядов, ласково-насмешливых реплик, мимолетных касаний – Полин любила игриво дотрагиваться до пуговицы его рубашки – муки ревности набрасывались на Хэдли с новой силой.

Особенно тяжело ей было после ужина, когда вся суета дня, в которую можно было спрятаться, стихала. Они оставались втроем в теплой темноте вечера – Эрнест усаживал их в саду играть в бридж. Хэдли и в счастливые-то времена была неважным игроком. А тут, в странной компании с мужем и его любовницей, никак не могла сосредоточиться, путалась и сбивалась. Эрнест то смеялся над ней, то злился.

Полин отлично видела, что с ней происходит. Но продолжала разыгрывать веселую подружку. Хэдли обострившимся чутьем раненой самки понимала: ждет, чтобы она взорвалась, выгнала Эрнеста, сама разрешила дикую ситуацию, разрубить которую муж боялся. Потому и терпела.

Первой не выдержала Полин. Она позвала ее позагорать вдвоем, голыми: «чтобы загореть везде, совсем везде, понимаешь!» Хэдли согласилась.

В конце дня Полин вдруг сказала:

– Ты не думаешь, что нам надо поговорить?

Хэдли лишь удивленно вскинула брови и промолчала.

Она знала, что остроумная и хитромудрая Полин в разговоре одержит над нею верх, заморочит лукавыми, верткими, как она сама, словами. Нет уж.

В чем Хэдли была уверена, так это в том, что и Эрнест не хочет никаких разборок.

И все же было ясно: долго так продолжаться не может. Кому-то из двух женщин придется уступить.

* * *

– Вы с Полин должны расстаться! – сказала Хэдли Эрнесту, когда поздно вечером они прикатили с пляжной вечеринки. От него пахло спиртным и немного – жженым эвкалиптом, этот тревожный запах далекого пожара пропитал в последние дни всю их одежду.

– Что? – удивился он.

– На сто дней. Если за это время вы решите, что по-прежнему любите друг друга, мы с тобой разведемся и ты сможешь на ней жениться. Ты должен выбрать.

Эрнест замолчал.

– А это что? – кивнул он на стопку сложенных на кровати рубашек.

– Мы уезжаем. Мне кажется, наш отдых здесь закончился.

Эрнест подошел к окну, уставился на огромное дерево, на котором в свете фонаря почему-то дрожало несколько листов, будто кто-то невидимый тряс именно