Мастер Луиджи, рассудив, что лучше получить хоть что-то, чем остаться ни с чем, с кислой миной взял восемь дукатов и вышел в коридор. Здесь он подкараулил горничную покойной маркизы, и та под большим секретом поведала ему, что чудесное зеркало купил у наследников ее светлости некий купец, приехавший в Светлейшую республику откуда-то с самого края света, из далекой Московии.

— Где же остановился этот купец?

Мастер Луиджи все еще надеялся вернуть удивительное зеркало — однако горничная лишила его этой надежды, сообщив, что корабль московита покинул Венецию сегодня утром.

При этом известии мастер почувствовал боль, но в то же время облегчение, как будто исцелился от тяжелой и опасной болезни.

Через три дня Надежда сидела напротив Сатарова в его маленьком кабинетике в фирме «Телесеть». И хоть пришла она сюда по его официальному приглашению, все же предпочла миновать приемную незаметно, чтобы не сталкиваться с Нелли Вадимовной. На всякий, как говорится, пожарный случай.

Шустрый молодой человек принес кофе, и теперь Надежда внимательно слушала Сатарова. Несмотря на то что почти все она и так знала, слушать было интересно, потому что Сатаров с присущей ему методичностью придал всей запутанной и трагической истории хотя бы видимость логики.

— Рассказы учителя Реутова обо всей этой средневековой чертовщине произвели на Финогенова очень сильное впечатление, — продолжил Сатаров. — Настолько сильное, что он попросту слетел с катушек. Он начал всюду искать материалы о сатанизме, о поклонении дьяволу, и учитель поощрял этот нездоровый интерес. Реутов наконец попал в сумасшедший дом, но его ученика это не остановило, он продолжал свои поиски. Наконец он нашел старинный трактат, в котором были описаны чудовищные ритуалы поклонения дьяволу, в результате которых можно якобы получить какую-то чудодейственную субстанцию, делающую своего обладателя чуть ли не всемогущим.

Для проведения этих ритуалов нужно было убивать женщин, но это не остановило Финогенова. Для осуществления своего замысла он снял квартиру возле метро «Приморская» и задурил голову идиоту Скамейкину. Тот через Интернет назначал свидания женщинам, рассказывая обо всем своему приятелю. Финогенов читал электронную почту Скамейкина, и когда тот назначал встречу очередной знакомой — посылал ей новое письмо, в котором просил девушку прийти на полчаса раньше.

— Так я и думала, — кивнула Надежда.

— Подкараулив ее на месте встречи, Финогенов представлялся другом Скамейкина, говорил, что у того какие-то проблемы, обещал отвезти к нему, но как только девушка садилась в его машину — делал ей укол каким-то наркотиком, вводил в транс и отвозил в подвал, где у него было оборудовано настоящее сатанинское святилище. Там он проводил свой чудовищный ритуал, свидетелями которого мы с вами стали…

— Да уж… — пробормотала Надежда. — До сих пор мурашки по коже!

— Последнюю его жертву мы спасли, а до того он всех убивал, однако никак не мог получить волшебную субстанцию. Реутов, к которому он регулярно ходил за советами, дал ему понять, что для успеха ритуала не хватает особенного зеркала, которое якобы изготовил сам Сатана. И это зеркало Финогенов нашел у Лены Коробковой… ну, дальнейшее вы и так знаете.

— В общем, бред сумасшедшего! — подвела Надежда итог рассказу.

— И очень опасного сумасшедшего!

— Да, но мы же видели, как он посмотрел в зеркало и умер… — пробормотала Надежда. — Да, кстати, а куда делось зеркало?

— Вы не поверите — пропало! Когда подвал тот обыскивали — не нашли его. И откуда оно у Лены Коробковой взялось, тоже теперь не узнать. Она, наверное, знала, а девочка случайно его нашла, понятия не имеет, откуда оно взялось…

— Как она? — встрепенулась Надежда.

— Да ничего, с ней психолог работает, все будет хорошо.

— Дай-то Бог… — вздохнула Надежда.

— Ну, Надежда Николаевна, если бы не вы, если бы не ваши упорство и интуиция, этот безумец еще долго был бы на свободе и убивал несчастных женщин. Да и мне вы здорово помогли! Я в долгу перед вами. Чем я мог бы вам отплатить — хотя бы частично? Хотите — самый дорогой смартфон с отличной операционной системой, со всеми мыслимыми приложениями и так далее?

— Упаси боже! — испугалась Надежда. — Что я мужу скажу, когда он спросит, откуда такой дорогой подарок? Да меня мой телефон вполне устраивает. Вот если только… — глаза ее загорелись, — если только… Нельзя ли мне получить вашу изумительную базу данных? Там ведь все есть — люди, организации…

— Ну, Надежда Николаевна, это же секретная информация… — замялся Сатаров, — я и сам добыл ее не совсем законным путем. А, ладно! Вы женщина неглупая, будете пользоваться ею осторожно. И на меня, чур, не ссылаться!

— Заметано! — весело сказала Надежда.

Недалеко от станции Удельная, за высоким забором, отделяющим от внешнего мира третью городскую психиатрическую больницу имени Скворцова-Степанова, называемую в народе «скворечником», стоял окруженный столетними липами одноэтажный дом. Дом этот на плане больницы был обозначен как седьмой корпус, однако больничные санитары, известные склонностью к черному юмору, называли этот дом овощехранилищем, поскольку в нем содержались совершенно безнадежные пациенты.

Вдоль всего седьмого корпуса проходил длинный полутемный коридор, по обеим сторонам которого находились железные двери с фамилиями пациентов. Впрочем, на одной двери таблички с фамилией не было.

За этой дверью был короткий тамбур, а за ним — еще одна металлическая дверь.

За этой второй дверью находилось помещение, представлявшее собой нечто среднее между больничной палатой и тюремной камерой.

Через крошечное окошко, расположенное под самым потолком, в эту палату (или камеру) проникала малая толика дневного света. И в этом скудном свете можно было разглядеть брошенный на пол тонкий полосатый тюфяк, похожий на собачью подстилку, на котором лежал, скорчившись в позе эмбриона, обитатель палаты.

Это был старый, очень худой человек с длинными, спутанными седыми волосами и тощей, как у цыпленка, шеей. Человек этот лежал, уткнувшись носом в стену, и не издавал ни звука.

Вдруг человек на тюфяке насторожился, словно услышал далекий, зовущий его голос. Голос, слышный только ему одному. Спина его вздрогнула, по ней пробежала короткая судорога. Он приподнялся, повернулся лицом к двери, прислушиваясь к этому далекому голосу. Лицо его — морщинистое, пергаментно-желтое, с большими бледно-голубыми глазами — запрокинулось, словно он вглядывался во что-то невидимое. Вдруг бледно-голубые глаза потемнели и расширились от ужаса, тощее тело больного затряслось, кривые костлявые пальцы заскребли по тюфяку. Рот его приоткрылся, из него вырвался хриплый, тоскливый, душераздирающий вой, напоминающий волчий вой, разносящийся над зимним, заснеженным полем.

— Опять воет! — проговорил с застарелой ненавистью проходивший по коридору санитар. — Да когда же он угомонится!