тому, что с ним случилось. Хоть я и считал случившееся в порядке вещей, это ничего не меняло. Я, несомненно, ненавидел его…

Не могли пережить и другие. Один из них скажет с простодушной, но пугающей откровенностью.

…Почему люди делают такие сверхъестественные глупости? Почему она не поехала с кем-нибудь из своих? Или с тобой? – Он поперхнулся и торопливо прибавил: – Или со мной? Почему не со мной?

Это всё мужчины «после войны», готовые отказаться от тысячелетних запретов, придуманных ими для женщины, но не способных скрыть свою растерянность, если поступки женщины разрушают их привычные принципы.

Майкла Кэмпбела, того, за которого Брет собирается выйти замуж, принимают все друзья. Он один из них, он знает правила приличия, он никогда не бывает лишним, как Роберт Кон.

Лучше всего характеризуется Майкла история с медалями, которую, как выясняется, он рассказывал много раз, и история эта постоянно смешила слушателей.

Как-то Майкл получил приглашение на грандиозный банкет, на который, как ожидали, приедет принц Уэльский. На билете было написано, что следует быть при знаках отличия, медалей у Майкла не было, и он попросил портного достать их ему. Тот достал ему несколько штук, целую коробку, Майкл сунул их в карман, и забыл про них. В тот вечер убили сына Вудро Вильсона[436], принц не приехал, знаков отличия не полагалось, и все пыхтели, снимая их с себя, а медали Майкла лежали у него в кармане, в коробке. Потом, уже после банкета, он нашёл у себя в кармане коробку с медалями, и раздал их знакомым девчонкам, каждой по медали, на память, все девчонки были потрясены. Портной полгода писал Майклу письма, требовал медали обратно, оказывается, они принадлежали какому-то военному, который принёс их, чтобы их почистить, страшно дорожил ими, чуть с ума не сошёл, когда медали потерялись. Майклу пришлось платить портному сто фунтов в год, чтобы не приставал, и он никогда не присылал счетов, но потом Майкл обанкротился, перестал платить сто фунтов, что окончательно сразило портного.

Все смеялись и над этой историей, и над самим Майклом, злостным банкротом, который вечно пьяный, и как только напьётся, не устаёт повторять, как Брет очаровательна, и что ей необходимо купить новую шляпу.

Однажды, когда Майкл был то ли был пьян, то ли внезапно отрезвел, он сказал о Роберте Коне с жёсткой, даже с жестокой, прямотой:

Всё равно, он дурак. Приехал в Сан-Себастьян, где он никому не был нужен. Он тёрся возле Брет и глаз не сводил с неё. Меня просто тошнило…

Вы поймите. У Брет были любовники и раньше. Она мне всё рассказывает. Она давала мне письма этого Кона, но я не стал читать…

Нет, я не пьян. Я говорю серьёзно. Я желал бы знать, долго ещё Роберт Кон будет, как эти волы, тереться возле Брет?..

Что вы сидите здесь с похоронной физиономией? Предположим, что Брет спуталась с вами. Ну и что же? Она путалась со многими, почище вас.

После «Фиесты», после того как схлынут «страсти-мордасти», Брет признается Джейку:

Я вернусь к Майклу Он ужасно милый и совершенно невозможный. Он как раз такой, какой мне нужен.

Пожалуй, к этому добавить нечего.

…явление тореро

Новая вариация любовного треугольника, четырёхугольника, (Брет и остальные мужчины), острие которого молодой тореро Педро Ромеро. Парадоксальный, вывороченный наизнанку парафраз знаменитой новеллы Мериме «Кармен»[437], та же коррида, тот же тореро, та же женщина, которую невозможно покорить. Дальше начинаются кардинальные различия, так и хочется сказать, «другие времена, другие нравы». Прямолинейный Хосе становится мрачным Робертом (не деликатным же Джейком), свободная Кармен, для которой страсть это жест, становится не менее свободной, но избегающей какого-либо жеста Брет, яркая чёрно-красная гамма становится пастельной, в которой ни одного локального цвета.

Возможно, не меняется фиеста, не меняется коррида, но и изящный тореро Педро Ромеро совершенно не похож на брутального матадора Лукаса[438].

Педро Ромеро молод, ему ещё нет двадцати, «ещё совсем ребёнок», признавалась Брет, «настоящий тореро», «чистейшей воды», признавались другие. Джейк (именно Джейк) объяснял Брет, почему движения Ромеро, когда он стоит вплотную к быку, прекрасны, и почему те же движения, у других тореро, смешны. Ромеро демонстрировал абсолютную чистоту линий, при максимальном риске спокойно и невозмутимо ждал, когда рога быка минуют его. Брет не могла оторвать глаз от движений Ромеро, особенно её завораживали его зелёные штаны.

Все они были в ладу друг с другом. То, что произошло с Брет и с молодым тореро, внесло смятение в их дружбу. У каждого по-своему.

Брет пыталась объясниться с Джейком.

– Знаешь, я погибла, – сказала Брет.

– Что ты?

– Я погибла. Я с ума схожу по этому мальчишке, Ромеро. Я, наверное, влюбилась в него.

– Я не стал бы этого делать, на твоём месте.

– Я не могу с собой сладить. Я погибла. У меня всё рвётся внутри.

– Не делай этого.

– Не могу с собой сладить.

– Это надо прекратить.

– Как же я прекращу. Посмотри.

Она протянула мне руку

– Всё во мне дрожит…

– Милый, пожалуйста, останься со мной. Ты останешься со мной и поможешь мне?

– Что ты хочешь, чтобы я сделал?

– Пойдём, – сказала Брет. – Пойдём, разыщем его.

Майкл, как всегда, был пьян больше других и, как всегда, за маской шута пытался спрятать свою горечь:

«скажите ему, что все быки безрогие», «скажите ему, что Брет до смерти хочется знать, как он влезает в свои зелёные штаны».

А самой Брет предъявил «своё мнение», почти как ультиматум:

«если она будет путаться с евреями и матадорами и тому подобной публикой, то это добром не кончится».

Но самой горькой его шуткой, окажется шутка о волах.

Быки и волы, часть корриды, без них коррида невозможна. Быки и волы, быки и волы, которые так и не стали быками, поскольку были кастрированы.

Интересно, – сказал я. – Быков по одному выпускают из клетки в кораль[439], а волы поджидают их и не дают им бодаться, а быки кидаются на волов, и волы бегают вокруг, как старые девы, и стараются унять их.

– А они бодают волов?

– Бодают. Иногда бык прямо кидается на вола и убивает его. – А волы ничего не могут поделать?

– Нет. Они стараются подружиться с быками.

– А на что