шорох мышей под полом. А потом проголодался.

Я всего на минуту выбежал в сад, чтобы собрать первую землянику — ещё с белыми бочками — к завтраку. А когда оглянулся — дома не было. Лишь покосившийся кусок лестницы свидетельствовал о том, что крыша поехала вовсе не у меня, а в целом.

Выронив от неожиданности из рук ягоды, я растерянно потоптался на месте. Поверить, что дом действительно ушёл оказалось намного труднее, чем представлялось когда-либо.

Нет, я слышал, что иногда особенно ранимые дома уходили от своих хозяев. Когда, к примеру, за ними плохо ухаживали: не сметали оплетавшую углы паутину, не подбивали мхом щели, не мыли обгаженные пронырливыми грызунами доски. Но чтобы так, без причины, тихо и молча — никогда.

— Эй, сосед! — сбоку послышался весёлый голос, и я обернулся на звук.

Мой старый товарищ мантикора Пантолеон, или, как я его называл по дружбе и удобству, Толик, облокотившись на забор, с интересом разглядывал оголённый участок земли.

— Здравствуй, друг, — еле слышно буркнул я, всё ещё находясь в состоянии, близком к обмороку, но чуткому Толику хватило и такой громкости.

— Что, обидел дом?

Я пожал плечами:

— Если бы. Сам не пойму, что произошло. Ещё вчера решили окна обновить, обсуждали цвет краски и какой узор на ставнях вырежем. А сегодня… — я замолчал, погрузившись в уныние.

— Тогда понятно. Ты заходи в гости, — миролюбиво предложил Пантолеон. — Поешь хоть. Слышу, как желудок урчит.

— Спасибо. Только в этот раз без яда, — попросил я, выразительно посмотрев на скорпионий хвост друга. — Мне и прошлого хватило. Пришлось даже к единорогам ходить, слёзы их выпрашивать.

— Не боись, — подмигнул Толик. — Я чуток с железами пошаманил тут… Только ни слова никому! Теперь вместо яда у меня, знаешь, что вырабатывается? Спирт! Пока метиловый, правда, но потенциал есть. Я уже с парочкой ваших договорился, обещали наладить поставки в ближайшее время.

Я с сомнением покачал головой:

— Поймают стражники, одной пушниной не отделаешься потом. Придётся пол-леса обеззверить. А то и на трёхглавого пойти.

Толик отмахнулся:

— Да не, мы воздушным путём как-нибудь отправлять будем. С тем же Горынычем договорюсь. Скажет, что от кашля лекарство. Мол, не огонь выходит, а пепел один. Придумаю.

Мы вошли внутрь замка и я постарался подавить завистливый вздох. Исполинских размеров статуи, задрапированные бархатными шторами окна, лепнина, антикварная мебель и передвигающаяся вдоль стен армия слуг — всё это делало жилище Толика не просто роскошным. Оно заковывало замок в золотые цепи, не оставляя ни единого шанса к побегу. Попробуй убеги с набитыми богатством внутренностями!

Да и от такого хозяина, как Пантолеон, дом не уйдёт. Побоится.

— Присаживайся. — Толик кивком головы указал на расположенное возле камина кресло и, рыком подозвав одну из прислужниц, улёгся на тёмный ковёр с густым ворсом. — По старинке буду. Так удобнее.

Я согласился. Живую плоть раздирать на полу, а не на столе, и правда удобнее. Брызг меньше. И звуки тише.

Мне еду подали на подносе. Тарелки пестрели разноцветными овощами и экзотическими фруктами — ни чета моей недозревшей землянике.

Толику же — в крепкой клетке. Испуганная овца жалась к прутьям, покачиваясь на тонких ножках, и тихонько блеяла. Очистив банан, я медленно разрезал его на дольки, отвернувшись от Толика, пока тот, предварительно парализовав жертву, не расправился с её «кожурой».

Завтракали мы в тишине, прерываемой лишь хрустом костей и причмокиванием из-за сочности апельсина. А когда закончили, я с благодарностью принял от хорошенькой служанки чашку крепкого кофе с, слава Роду и Кроносу, коньяком, а не метанолом.

— Чего приуныл? — Мантикора облизал левую лапу, тщательно вычищая когти от застрявших в ней кусочков кожи.

Отхлебнув напиток, я недовольно цокнул языком:

— Жить негде. Как я буду без дома… Да и он без меня. Ума не приложу, что могло произойти! Я его холил, лелеял, украшал, на ночь сказки читал. А он! Вот тебе и дом. С двойным дном. Иуда.

— Ну вырос парень, что ты хочешь, — хохотнул Толик. — Закончится гон — вернётся. Дня три потерпи. Можешь у меня пока пожить, я тебе левую башню предоставлю. Всё равно пустует. Как последний призрак там вину свою искупил и вознёсся, я приказал всё настоем ромашки обработать. И хлоркой. Теперь хоть операцию проводи!

— Погоди, — перебил я друга, вскакивая с кресла, и чуть не перевернул при этом чашку на себя. — Что значит «гон»? Какой такой гон?

— Обычный. Размножательный. Ты что, не знал? — Толик вытаращил на меня и так огромные глаза. — Ха! А откуда, как думаешь, новые дома берутся? Так после ж гона вылупляются, как птенчики по весне. Натопчет сейчас твой чью-нибудь избушку, будешь потом алименты платить хозяйке её, пока в хорошие руки домят не пристроите. Да не боись, сейчас человеков много, быстро разберут.

Я рухнул обратно. Это что же получается, мой дом — и отцом станет? Да как так? А если не пристроим? А если помрут от древоточца какого-нибудь? А прививки им куда ставить?

— Погоди, и что, у всех дома сейчас… «гоняют»?

— А то. В селе уже у многих сбежали. Семь домов, два поместья — точно. И один сарай, — охотно пояснил Толик и с сочувствием окинул меня взглядом. — Ты бы почаще на улице бывал. Давал бы дому от себя отдохнуть, и сам проветрился бы. Так совсем из жизни выпадешь.

— Не понимаю. — Я интенсивно потряс головой, собирая мысли в единый шар. И для надёжности поковырялся в ухе, чтобы не вылетели ненароком. — А твой почему не ушёл?

— Мой-то? Так я ж его давно уже того.

— Чего «того»?

— Да кастрировал же!

Пантолеон даже не повёл косматой бровью. Я же закашлялся, борясь с желанием уточнить, сам ли он занимался этой процедурой, и не потому ли замок так разросся в ширину.

— И что же делать?

— Ждать. Всегда лучше набраться терпения, чем рубить с плеча и сразу же заводить новый дом, — философски подметил друг. — А то потом вернётся твой — и с ума с ними двоими сойдёшь. Ладно, если просто подерутся. А то вдруг подружатся! Будут ещё, когда смолы нанюхаются, дымоходами меряться. Потом от копоти не отмоешь.

Я со вздохом облокотился на спинку кресла и уставился в окно. За ним виднелся мой маленький, с любовью выращенный, садик, окружающий теперь лишь мозолящий глаза пустырь.

Дождь почти закончился, и сквозь кучерявые облака пробивались первые лучи солнца. Они мягко подсветили участок, и на секунду мне показалось, что вместо капель на него сыплются мириады крошечных искорок.

В этот момент в душе поселилась уверенность: дом вернётся…