У него сейчас пограничное состояние, если ты понимаешь, о чем я говорю.

– Тогда почему бы немедленно не использовать для дополнительного переливания мою кровь? Она ведь подходит для Карла, и разбавит его отравленную…

– Перестань, Марк! – резко оборвал Климов. – Твое предложение благородно, но у меня с собой нет ни подходящего инструментария, ни помощника. Кстати, как там супруга Ландсберга?

– Снадобье, которое ты для нее приготовил, и слона с ног сшибет. Уснула.

Закурив очередную папиросу, Климов задумался, и, наконец, решился:

– Когда не знаешь, что делать, стало быть, и не нужно ничего делать! Вот что, Марк: попробуй поговорить с ним. Просто поговорить! Вспомни что-нибудь, что вызовет его интерес. Заставь отвечать на вопросы! Только постарайся не волновать! Хочу предупредить: он не сразу начнет реагировать на твой разговор и вопросы. Не обращай внимания и продолжай работать языком!

* * *

Карл действительно был в том момент между жизнью и смертью. Он лежал с закрытыми глазами и едва удерживался от того, чтобы не сжать руками пульсирующие на висках вены.

Почувствовав на своей ладони прохладную руку, он приоткрыл глаза. Ивелич. Марк Ивелич.

– Что, Марк? Плохи у меня дела? Попрощаться пришел?

– Что за дурость? – возмутился тот. – Ты в порядке, я просто поболтать решил: в Петербурге-то почти и не поговорили. Лучше расскажи-ка, легионер, как ты по самой длинной железной дороге в мире ехал? Две недели на колесах – это ж с ума сойти можно!

– Как видишь, не сошел… Зато другую заразу подхватил…

– Ну-у, в отличие от сумасшествия, твоя зараза лечится. Во Владивостоке знакомствами не обзавелся?

– Знакомствами? – Карл помолчал. – Сыщика встретил…

– Сыщика? Какого сыщика?

– Долго рассказывать. Впрочем… Шесть лет назад, еще до войны, схлестнулся я, брат, с Сонькой Золотой Ручкой. На Сахалине дело было…

– Да ты что?! С той самой?

– Да… И она поставила мне условие: я должен был привезти ей из Владивостока «сменщицу».

Ивелич помолчал, пожевал губами, но от дальнейших уточнений воздержался. Лишь спросил:

– Ну и что? Привез?

– Неважно. Я про сыщика… В свое время я нанимал его, чтобы навести кое-какие справки…

Последнюю фразу Карл почти прошептал, делая между словами долгие паузы. Ивелич попробовал продолжить расспросы, но через несколько минут разогнулся и беспомощно поглядел на Климова. Тот пожал плечами:

– Достаточно расспросов, дружище! Твой друг чертовски устает даже от разговоров. Вот доедем, даст Бог, до Берлина, сделаем вторую операцию… И если не будет поздно, гм… Да, если не будет – все узнаете! Кстати, погоди-ка, дружище!

Климов отошел от ложа умирающего Ландсберга, сделал шаг к вешалке, и, не спуская глаз с пациента, вынул из бокового кармана своего щегольского пальто сложенный номер газеты и протянул Ивеличу:

– Здесь публикация Власа Дорошевича, известного русского литератора. Насколько я понимаю, он был знаком с Ландсбергом. И, судя по публикации, довольно близко. И вот, извольте видеть, уже успел откликнуться на сообщение о смерти Карла.[13] Почитай, почитай, дружище! Только не вздумай показывать газету Ольге Владимировне! Если мне удастся спасти твоего друга – почитаем все вместе, посмеемся над причудами судьбы. А сейчас ступай, Марк! Ты тут явно лишний!

Герой «Преступления и наказания»

Преступление.

I.

Умер Карл Христофорович Ландсберг.

Совершенное им убийство подсказало Достоевскому «Преступление и наказание».

Этот Карл был Германом.

Это был Герман из «Пиковой дамы».

II.

– Не убей тогда Карл Христофорович какого-то ростовщика и старуху – он был бы теперь военным министром!

Так говорили хорошо знавшие его на Сахалине.

Возможно.

И, наверное, очень талантливым.

И, может быть, у нас не было бы ни Лаоляна, ни Мукдена.

Во всяком случае, умер бы он большим генералом.

По сторонам его колесницы несли бы подушки со звездами.

И тело его опустили бы в могилу под гром залпа батареи.

Если из каторжанина он сделался чуть не миллионером и снова офицером гвардии, то, сложись тогда обстоятельства иначе, – он сделал бы блестящую карьеру.

III.

Как пушкинский Герман, он был очень беден.

И, как Герман, служил в гвардии.

Все силы его ума, энергии были употреблены на одно: быть наверху.

Есть люди, которые управляют, и есть люди, которыми управляют.

Он хотел быть одним из тех сверхлюдей, которые управляют.

Он был настолько дельным, усердным и знающим офицером, чтобы быть замеченным.

Его заметил, отличил и приблизил граф Тотлебен.

Он проделал русско-турецкую войну, и проделал ее блестяще. Он был на самом верху. У цели.

Он был женихом дочери всесильного человека. У него был ум, талант, знания. Завтра будут связи, богатство, всесильное покровительство. Он карабкался, цеплялся за верхи и лез. Залез почти.

А за него уцепился какой-то старый ростовщик, какой-то чиновник Власов. И хихикал:

– А вот я тебе сюрпризец устрою!

Он цепляется, а Власов повис на нем гирей и тянет вниз.

Вершок остался до карьеры. До настоящей карьеры. А тяжесть все тяжелее. Вот-вот крепко вцепившиеся пальцы разожмутся, и полетит он вместе с Власовым туда, в бездну. Где копошатся Власовы.

Где живут те, которыми управляют.

А он понимал отлично: вся Россия разделяется на два класса: «те, которые», и «те, которыми». В последних не стоит жить. Да еще человеку с умом, с талантом, со знаниями, с широкими горизонтами, с честолюбием.

Невозможно! Жить стоит только первым.

И вдруг какой-то Власов! Стряхнуть с себя этого Власова!

Какая-то старушонка еще прицепилась. Не лететь же вниз, в грязь из-за какой-то старушонки.

И старушонку!

Человек власти должен состоять из ума, таланта, умения и решимости. Все это в Германе было.

IV.

Перед этим Германом было одно из двух. Или: убит какой-то ростовщик, какой-то отставной чиновник, какая-то старуха, какая-то прислуга. И полиция ищет там, среди всех этих людей, там, внизу. В грязи. Арестовывает каких-то маркеров, шулеров, жуликов. Делает облавы по притонам, переодевается, подслушивает в трактирах. Допрашивает:

– Откуда у тебя сотенная?

– Украл!

– Врешь! Власова убил!

– Четное слово, украл!

А он в аристократической церкви, стоит под венцом с одной из первых невест в «свете». Окруженный исключительно теми, кто управляет. И принимает их поздравления. Теперь как равный. Как совершенно равный.

Еще вчера он лез, цеплялся, – и они смотрели на него сверху. Сегодня он стал с ними вровень.

– Состояние? Родство? Связи? – У него теперь такие же, как у них. Даже выше.

– Ум? Таланты? Знания? – Этого у него всегда было больше, чем у кого-нибудь из них.

И кому придет в голову, что между этой великосветской свадьбой и каким-то грязным убийством с целью грабежа какого-то старого чиновника есть что-то общее? Быть может, тот же самый