батенька, с вашими-то капиталами разве это проблема? – махнул рукой фон Бунге. – Слушайте, Карл Христофорыч, давайте я коляску все же отпущу от греха, а мы с вами пешком пройдемся, потолкуем, а? К себе, извините, пригласить не могу-с: живу пока без супруги, по-холостяцки. Дома шаром покати, даже угостить гостя нечем. Не в трактир же вас звать!

– У меня есть другое предложение, Федор Федорович! Ежели рискнете еще четверть часа попользоваться губернаторским выездом, то поехали на пароход! Я как чувствовал: с буфетчиком насчет обеда сговорился. Перекусим, чем бог послал, а заодно и потолкуем. Как вам предложение?

– С радостью и удовольствием!

За обедом в кают-компании парохода Ландсберг успел рассказать собеседнику и про короткую, но весьма насыщенную событиями войну сахалинцев с оккупантами, и про свое пленение, и про японские лагеря, про невеселое возвращение военнопленных к родным берегам.

Перехватив нить разговора, начал рассказывать о Сахалине фон Бунге. Тема наведения на острове порядка была для нынешнего вице-губернатора явно болезненной: официально прежний хозяин Сахалина Ляпунов от должности был отрешен, по слухам, еще в конце нынешнего января. И все насущные вопросы на острове теперь решал полковник Валуев, имеющий несколько туманный статус уполномоченного Ставки. Федор Федорович, по его выражению, продолжал «тянуть лямку» гражданского «вицика», и конца этому видно не было. Чувствовалось, что вечная вторая роль в островной иерархии стала для фон Бунге серьезной «душевной занозой». Однако шансов стать губернатором и почетно завершить, тем самым, свою карьеру, у Федора Федоровича практически не было.

За кофе и поданным скверным ликером собеседники перешли к обсуждению планов на будущее. Фон Бунге, нимало не чинясь, откровенно заявил Ландсбергу, что сильно рассчитывает на его капиталы.

– Уголь – будущее Сахалина! – горячо убеждал он собеседника. – Да что я говорю – вы ж и сами прекрасно это знаете, Карл Христофорович! Черное золото, согласитесь, ногами попираем, вместо того чтобы наклониться и поднять!

Ландсберг слушал собеседника с подчеркнутым вниманием, однако не слишком сосредоточенно. Историю угольного вопроса на Сахалине у него было время досконально изучить и прежде. А последние месяц-два во Владивостоке, дожидаясь начала весенней навигации, он постарался подробнейше изучить практические перспективы освоения угольных залежей острова.

Выводы были неутешительными. Центральное правительство, разумеется, было заинтересовано в развитии угольного дела на Сахалине. Однако одновременно не желало отдавать это дело в руки частного капитала, и обставило продажу участков месторождений целым рядом условий, совершенно неприемлемых для инвесторов. Такая ситуация создавала условия для спекуляций участками, но никак не для вложения капиталов в истинное развитие угольного дела. Уже нынче, по сведениям Ландсберга, было зарегистрировано свыше двух сотен всевозможных товариществ, акционерных обществ и концессий, имеющих «сахалинскую угольную прописку». Однако практических результатов вся эта «угольная суета» не имела.

«И не будет иметь, – думал Ландсберг, – пока не будут законодательно изменены правила сей „игры”. Вот интересно, а понимает ли это гражданский вице-губернатор фон Бунге? Или он, как и вся петербургская камарилья, свято верит в спасение угольного дела на Сахалине только лишь с помощью жесточайшего контроля Думы, правительства и армии алчных чиновников?»

– Мне ваша позиция, Федор Федорович, близка и понятна, – вздохнул он, покачивая в ладонях бокал с ликером. – Однако поймите и вы меня! Грамотная добыча угля на Сахалине требует серьезнейших вложений капиталов, времени и многолетних усилий. Ни один капиталист не станет вбивать миллионы без гарантий возврата своих вложений. По меньшей мере – возврата! Пока же правительство таких гарантий, извините, дать не может, да и не желает. Вот вы агитируете меня вложить капиталы в угольное дело. А фактически – вложить деньги в то, что мне не принадлежит. Чтобы, вложив, я мог в любую минуту лишиться всего? Благодарю покорно!

– Да кто же будет отбирать ваши капиталы, батенька? – загорячился фон Бунге.

– Правительство, – жестко прервал собеседника Ландсберг. – И вы знаете это не хуже меня, Федор Федорович! А если не видите и не знаете, то, извините, вы очень близорукий человек. К тому же, признаюсь, война изрядно порастрясла мои капиталы. И для восстановления миллионов, о которых вы изволите говорить, требуются время и усилия. Впрочем, что касается меня, то денежный вопрос тут, говоря откровенно, не главный. Ежели помните, Федор Федорович, я легко отдавал на благотворительность много десятков тысяч…

– Тогда что же?

– Время, дорогой мой! Время! Нету больше сил жить здесь, на этом острове, еще десяток лет, чтобы своими глазами увидеть построенные шахты. Легко ли мне вернуться сюда, где каждая собака, извините, знает мою каторжную историю? Знает и готова по поводу и без оного попрекнуть меня прошлым? Для чего я вступил в ополчение и честно воевал? Скажите по совести!

– Однако вы же вернулись, Карл Христофорович! И я полагал…

– Я вернулся? Сам? Помилуйте, да меня просто заставили вернуться! У меня нет другого выхода! Манифест государя дал мне, казалось, желанную свободу и полное прощение, которое, видит Бог, я заслужил. А что получилось? Меня только подразнили этим манифестом, да и спрятали его поглубже. Как конфетку от ребенка. Иди, говорят, Ландсберг, возвращай Сахалину капиталы, которые ты на нем заработал. Да черт с ними! Заберите! Заберите все! Только отпустите!

– Карл Христофорыч, вам надо успокоиться. Слишком черным всё представлять нельзя, батенька мой!

Ландсберг хмыкнул, залпом выпил ликер, снова налил.

– Слишком черным? Господь с вами, Федор Федорович! Хотите начистоту? Знаете, я еще во Владивостоке дал себе труд добыть реестр концессионеров и прочих участников угольных проектов Сахалина. И что же я узнал, Федор Федорович? Во-первых, в этом списке почти нет местных, дальневосточных капиталистов. И вовсе не потому, что они сторонятся этого дела. Реестр регулируется из Санкт-Петербурга, милостивый государь! Чтобы получить желанное местечко в списке, нужно заплатить изрядный «бакшиш» там, в столице. Да бог с ними, со взятками, – России к ним, знаете ли, не привыкать! Но каковы критерии отбора, Федор Федорович! Реестр полон откровенных аферистов, прямо персонажей уголовной хроники – неужто вы полагаете, что все эти столичные «варяги» на Сахалине животы свои класть станут для подъема его экономики? Урвут свое – и в кусты!

– Ну-у, это вы чересчур, Карл Христофорыч!

– Вам нужны доказательства? Извольте! Загляните в список желающих получить в концессию участки месторождений. А также тех, кто таковые уже получил. Основной и оборотный капитал у соискателей – частных лиц и всевозможных товариществ – редко превышает тридцать-сорок тысяч рублей. И вы верите, что за этакую мелочь концессионеры хотят возродить промышленное производство угля на Сахалине? Сверьтесь с отчетами геологических изысканий, Федор Федорович! Они однозначны: пласты высококачественного угля залегают глубоко от поверхности. Значит, надо строить