а потом сформировался бы рубец. Может, там сначала появилась корочка, как после царапины или потертости, а ты несколько раз срывала ее и отчасти травмировала само место, поэтому образовалась ранка, а на месте раны уже рубец?

– Да, я срывала корочку, – она опять согласилась, и я уже пугался, что учу говорить ее ложь, какую она может начать говорить в суде. Но все равно – лучше, чем она продолжала бы говорить, что он вводил ей член и во влагалище и в задний проход. Но меня охватило невольное чувство стыда за неумышленные поучения. Я совсем не стремился к ним, но так вышло. Потому что, может, я хотел знать, как она начнет врать и изворачиваться дальше.

Затем, я повел их уже к третьему гинекологу. Та тоже подтвердила, что девочка – девственница. И я задавал себе снова и снова один и тот же вопрос, почему она, обвиняя отца в столь тяжелом преступлении, ни разу не вступила за все время в половую связь с любым мальчиком, чтобы хотя бы не оставаться девственницей. Почему она, почти целый год вынашивает с матерью план – обвинить отца в изнасиловании – и остается девственницей? Здесь безумие с их стороны, тупость, глупость или что-то еще?

Мы снова вернулись с Маскаевыми в мой кабинет. Зачем я привел их опять, я не очень хорошо понимал. Нечто смутное и неопределенное крутилось у меня в голове. Я что-то хотел, и не мог вспомнить, что собирался спросить у Анастасии Петровны…

– Анастасия Петровна, – наконец я вспомнил, – хочу кое-что спросить у вас… Но думаю, что лучше, если девочка постоит на улице! – Ирина легко согласилась со мной и вышла из кабинета на улицу. – Анастасия Петровна, – я пытался подобрать корректные слова и выражения, – вопрос, который я вам задам, не имеет прямого отношения к экспертизе. Вы можете на него не отвечать. Как сочтете нужным… Какую свободу вы позволяли себе и ему в сексуальных отношениях? С мужем?..

– Извините, я не поняла, что вы подразумеваете?

– Ну, секс бывает вагинальный, оральный, анальный… Могут быть какие-то и другие формы… Подскажите, если я не знаю что-то…

– Не продолжайте… Я воспитывала дочь, как и меня, воспитала мать, традиционным отношениям… Если хотите с пуританскими взглядами на секс. Он нужен только для рождения детей. А все остальное – собачья любовь! Пусть он позволяет со своей любовницей все, что хочет! Вот получит условный срок, я думаю, поймет и остепенится!

– Но ведь вы можете просто развестись!

– Кто же его будет такого терпеть, каким бы он не был уникальным?.. Вы здесь на это намекаете? Надо еще и хорошо зарабатывать! Какая любовница будет его долго терпеть? Разве только на три дня поудивляться! Кроме меня, кому он нужен?

– Но ваша дочь рассказывает о его фривольностях в сексуальных отношениях!

И тут Анастасия Петровна поняла, о чем я спрашиваю, и куда гну разговор. Она, вероятно, забыла о своей задаче – обвинить мужа, а не защищать и оправдывать его. Снова потеряла мысль о том, что говорила минуту назад, резко изменила свои взгляды, как говорят в таком случае – переобулась в прыжке – и заверещала:

– Я не знаю, что он сделал с дочерью! Я ему такого не прощу в любом случае! Но условный срок изменит его повадки, и он станет другим! Вы не думайте, что я его разлюбила и нашла любовника. Но надо ему знать и меру. Ведь только по молодости я была слишком доверчивой. Пусть убавит свой пыл! Я уже не девочка! Но совсем не значит, что я собираюсь его кому-то отдать. Однако мне уже сделали операцию! Извините, хоть вы и мужчина, но вы – врач, и я скажу, как есть. У меня – геморрой и трещина прямой кишки! Да, да, я не хотела говорить вам этого раньше. Но отказа ему не было ни в чем! А теперь не успела заболеть, любовница ему стала нужна!

– Простите меня за излишнюю назойливость, – остановил я ее. – Я думаю, суд во всем разберется! До свидания!

– Да уж нет, доктор, лучше прощайте! Не хватало мне, хоть еще раз приходить в такое заведение! Срам и стыдобища!

Наконец, мне удалось найти номер телефона именно того адвоката, про которого я говорил Маскаеву. Он – единственный у нас в городе, кто бы мог взяться защищать отца, изнасиловавшего свою дочь. Им был Алексей Игоревич Федорчук. После недолгого разговора с ним по телефону, он приехал сам на мою работу за рулем «Шевроле Авео». Теперь в кабинете он показался мне ростом выше среднего. С копной густых русых волос, со свежим, живым, открытым взглядом. Одет он был в недорогую, но красивую одежду, и выглядел очень аккуратным. Потом я узнаю, что жена его торгует мужскими и женскими вещами в собственном семейном магазине секонд-хенда. Мы подружились, и я тоже стану покупать у них одежду и радоваться, как мальчишка, что многие вещи были даже неношеные.

– Алексей Игоревич! – я называл его так, когда он еще появился у меня в первый раз с Корнеевой Ларисой Сергеевной (думаю, вы должны ее запомнить, дорогие читатели), потом буду называть его Лехой и агентом национальной безопасности, и он на меня не обижался. – Возьми, дело сложное! Платить ему нечем. Заработать на этом деле ты не сможешь! Только славу, если станет такое возможным! Не такая уж плохая выгода для адвоката! Такие дивиденды молодому адвокату выпадают нечасто (хотя на тот момент ему оказалось больше к сорока, но в адвокатуру он пришел поздно, поэтому мог называться «молодым»). Говорить ничего не буду. Обвинят в разглашении тайны следствия. Обвиняемый ждет тебя. Я ему обещал договориться с тобой. Ты уж прости меня за это, видно с тобой нужно было сначала согласовать.

– А суть-то… хоть в двух словах? – Я медлил и не решался ответить, тогда он сам заговорил, попав сразу в точку: – Это не там, где девственница утверждает, что ее изнасиловал отец? Мне как-то на днях рассказывала Валентина Пичугина, гинеколог. Мы знаем хорошо друг друга. Она с женой моей дружит и в секонд-хенд к ней приходит.

– Да, она участвовала в обследовании девочки, но рано говорить о таких подробностях. Все ты должен найти и взять из самого уголовного дела. Хотя я знаю, что дело ты сможешь увидеть только в суде.

Так проблемы из моей головы перекочевали в открытую душу и сердце честного адвоката. О нем давно в нашем городе ходила хорошая молва и слава. От всего произошедшего сейчас мне