говорил с подлинным уважением. С одной стороны, Гамильтон неуклюже пытался действовать как миротворец, в то время как с другой – проводил политику короля, нацеленную на войну.

К Рождеству 1638 г. рассеялись все надежды на мир. Неприятие участниками Ассамблеи в Глазго политики законного суверена Шотландии и игнорирование его специального посланника были равносильны объявлению войны. Планы празднования Рождества в Уайтхолле были сокращены под предлогом траура по недавно скончавшемуся шурину королевы герцогу Савойскому, с которым она ни разу не встречалась. Все разговоры были только о войне. Арундел и Нортумберленд постоянно давали советы по поводу ведения боевых действий, в то время как полковник Эшли и капитан Легге занимались военной подготовкой ополчения в северных графствах. Вентворт из Ирландии призывал короля вызвать в Лондон трех главных мятежников – Аргайла, Роутса и Монтроза. В случае если они приедут, их следовало арестовать, если откажутся – объявить предателями. Такими действиями король мог показать, какое наказание ждет тех, кто не считается с его приказами, и, возможно, ему удалось бы сломить сопротивление партии Ковенанта при помощи страха и угроз.

Ковенантеры меньше говорили и больше действовали. Лорды, которых возглавляли Аргайл, Роутс и Монтроз, составили подробные инструкции к действию, которые распространялись по всей стране; каждому пресвитеру сообщалось о его конкретном взносе в дело сбора средств, в поставках оружия и военной подготовке.

Сторонники короля в Шотландии, запуганные на юге и озадаченные на севере, не делали ничего. Хантли довольствовался демонстрацией своего религиозного чувства: в воскресенье перед Рождеством, как всегда в сопровождении своих двоих сыновей, лордов Гордона и Эбойна, он принимал причастие из рук епископа, который был отлучен от церкви решением Ассамблеи.

Прежде чем покинуть страну, Гамильтон забрал из Холируда столовое серебро и гобелены короля и отправил их в Англию. Его собственный отъезд несколько задержался из-за небольшого недомогания, которое, как утверждает Бернет, было следствием многочисленных забот и перенапряжения. Хотя архиепископ Лод объяснил, в свою очередь, причину его заболевания разлитием желчи. В самом начале 1639 г. Гамильтон вернулся в Уайтхолл, откуда передал королевские приказы в Тайный совет Шотландии. Его величество намеревался прибыть в свой главный северный город и свою вторую столицу Йорк не позднее Пасхи. Там он намеревался встретиться со своими шотландскими советниками и огласить свою волю. Это означало, в сущности, что король готовился выступить со всей своей мощью против мятежников Шотландии.

Глава 4. Первая Шотландская война. Декабрь 1638 – июль 1639

Осень в Англии была отмечена большим количеством общественных и личных бедствий. Во время вечерней воскресной службы в церковь в деревне Уидеком ударила молния, и три прихожанина погибли. Все сошлись в мнении, что это была Божья кара, но осталось сомнение, кого покарали за грехи – то ли Англию, то ли Уидеком. Спустя несколько дней еще один столь же печальный случай произошел в другом месте королевства. В доме лорда-президента в Йорке обвалился дымоход, пробил крышу и убил старшего сына сэра Эдуарда Осборна. Осборн, вице-президент Севера и наиболее преданный сторонник короля в Йоркшире, был подавлен постигшим его горем и не мог некоторое время заниматься подготовкой к войне в своем регионе.

Самые плохие новости пришли из Германии. Племянник короля, курфюрст, который мог полагаться только на себя, чтобы набрать небольшую полевую армию, прибег к помощи голландцев. Выйдя в поход на соединение со шведами, он был отрезан от основных сил и разгромлен императорскими войсками у Флото, расположенном на реке Везер. Сам он спасся бегством, но его брат Руперт пропал без вести. В Лондон пришло известие, что тот был убит или скончался от ран. Но на самом деле он остался жив и не был даже ранен, а попал в плен и находился в заключении в отдаленной австрийской крепости. Печальная новость вызвала новую волну критики политики короля со стороны пуритан. Вместо того чтобы готовиться к войне с шотландскими собратьями, ему следовало бы озаботиться вопросом, как помочь своим племянникам-протестантам в Германии.

Королева была объектом особой ненависти, так как она, как утверждали, отвлекала внимание своего мужа от отчаянного положения его сестры. Недавнее прибытие в Англию герцогини де Шеврёз вряд ли добавило популярности королеве. Она была изгнана из Франции за свои постоянные интриги, и считалось, что она находится на содержании Испании. Это прекрасное игривое создание стало незваным гостем королевского двора. «Она тратит столько, будто наше казначейство бездонно», – жаловался Лод, но он не мог ничего поделать, потому что королева была привязана к ней, а король позволял ей все. Герцогиня создала двору дурную славу, выставляя напоказ лондонцам свое вероисповедание и завязав любовную интрижку с влюбчивым лордом Холландом.

В ту же осень 1638 г. к королю явился еще один нежданный гость. Вздорная и глупая мать его жены Мария Медичи, которая, как и мадам Шеврёз, получала деньги из Испании, некогда спешно покинула двор своего сына Людовика XIII, найдя прибежище в испанских Нидерландах. Теперь же она решила отправиться в Англию. Вряд ли можно было найти более неподходящее время для приезда этой итальянской принцессы, католички, со свитой в 600 придворных. Тем более что Мария Медичи никогда не отличалась тактичностью. Ее официальный въезд в Лондон стал красочным представлением для горожан, которые приняли ее вначале доброжелательно. Однако вскоре ее высокомерное отношение к визитерам, непомерные траты на свое домашнее хозяйство и открытое исповедание папистской веры у себя в часовне привели к тому, что ее искренне невзлюбили не только придирчивые лондонцы, но и большая часть двора.

В простом народном объяснении политических событий дело выглядело так, что папистская мать папистской королевы жила безбедно на английские деньги, в то время как сестра короля, протестантка, пребывала в бедности за границей, ее старший сын потерпел поражение из-за недостаточной помощи, а младший стал узником австрийцев. Король, позабыв о собственной плоти и крови, готовится к войне против своих подданных-протестантов вместо того, чтобы сражаться со своими и своей сестры папистскими врагами. В таком ужасающем виде представлялось среднему англичанину-протестанту сложившееся положение. Не обязательно было быть пуританином, чтобы иметь такое представление. Тонкости европейской политики, в которых разбирались Лод, или Вентворт, или сам король, были совершенно не понятны простым людям, но, в известном смысле, они не так уж и сильно ошибались. Вмешательство в европейскую политику, которого они так хотели, могло повлечь за собой нежелательные последствия, но войну с Шотландией, к которой готовился король, никто не поддерживал.

Более того, попытки короля раздобыть оружие, собрать деньги и даже завербовать наемников в испанских Нидерландах голландцы воспринимали