лидер был готов на равноправное партнерство с бунтарем, изгнанным из Политбюро. Горбачев сам это подтвердил личным телефонным звонком Ельцину. В итоге тот согласился объединить усилия для проведения реформ[399].

Горбачев, как пишет его биограф Уильям Таубман, поддержал «500 дней» скорее от безвыходности, чем из холодного расчета[400]. Советский лидер не знал, как ответить на декларацию о российском суверенитете, равно как и на литовский кризис. Предложение Явлинского стало для него неожиданной находкой. Горбачев надеялся, что экономическое соглашение, подписанное Ельциным и руководителями других республик, проложит путь к новому Союзному договору. Кроме того, уверенности Горбачеву добавила успешная сделка с Колем по вопросу объединения Германии. Глава СССР хотел и во внутренней политике добиться того же, чего добился во внешней. На заседании Президентского совета 20 июля Горбачев с восторгом рассказывал о встрече с «отцом» Евросоюза Жаком Делором. Если уж европейские государства после столетий националистического безумия и войн преуспели в интеграции, то у советских республик еще больше причин держаться вместе, несмотря на все сложности, рассуждал он[401].

Петраков и Явлинский получили уникальную возможность реализовать свои идеи на практике. Они практически без всякой посторонней помощи подготовили директиву, которая поручала независимой группе экспертов разработать «концепцию Союзной программы перехода к рыночной экономике как основу Союзного договора». В команду они отобрали несколько экономистов-единомышленников, а руководителем записали Станислава Шаталина, единственного экономиста в Президентском совете. В месячный срок, 1 сентября, концепцию предполагалось представить Верховным Советам Советского Союза и РСФСР для обсуждения и утверждения[402]. Экономисты ожидали, что Горбачев и Ельцин утвердят документ и запустят процесс. 27 июля Горбачев подписал проект директивы, не поменяв в нем ни единого слова, Ельцин поступил так же. Горбачев, однако, настоял, чтобы документ завизировал и Рыжков. Незадачливый премьер-министр узнал о директиве последним и почувствовал себя в западне. Горбачев одним росчерком пера отправил в мусорное ведро программу правительства, которая стоила Рыжкову столько пота и крови, и обратился к конкурирующей команде экономистов! Рыжков отказался визировать документ. Горбачев был раздосадован. Он и Раиса уже собрались улетать в Крым на летний отдых. Советский лидер покинул Москву 30 июля. Через два дня, после обсуждений с Абалкиным и другими заместителями, Рыжков сдался и поставил свою подпись. Он не хотел вновь становится «врагом реформ» в глазах страны и козлом отпущения в парламенте[403].

В результате образовались две конкурирующих команды. Петраков, Явлинский и избранные ими экономисты переехали на дачу № 6 в Архангельском – полностью оборудованный государственный комплекс коттеджей к западу от Москвы, где можно было с комфортом жить и трудиться. Группа работала с чувством высокого предназначения – они верили, что нашли выход из экономического кризиса. Ельцин приезжал в Архангельское дважды и обсуждал с экономистами их наработки. Горбачев по телефону ежедневно справлялся о ходе работы у Петракова, а также получал от него варианты проекта реформ, которые отсылал назад со своими пометками[404]. Команда экспертов Рыжкова во главе с Абалкиным работала неподалеку, в подмосковном пансионате «Сосны» Совмина СССР. Они сосредоточились на доработке правительственной программы, которую нужно было представить Верховному Совету в сентябре. Когда Горбачев позвонил из Крыма и высказал обеспокоенность тем, что две группы не общаются друг с другом, Абалкин возразил, что ему не поступало указаний приостановить разработку правительственной программы. Санкционирует ли это президент? Горбачев не взял на себя такую ответственность. Советский лидер все еще хотел сохранить Рыжкова на его месте, хотя уже редко с ним разговаривал[405].

Соперничество экономистов переросло в политическое противоборство. Первый шаг сделали Петраков и Явлинский, решив, что нужно привлечь к работе представителей республик. Все, включая прибалтов, побывали на даче в Архангельском. Петраков верил, что за экономическим союзом республик последует и политический. «Я считал, что если добиться стабилизации экономической жизни, то и острота межнациональных конфликтов в значительной мере сгладится. Раздражение населения сложностями на рынке потребительских товаров переносилось автоматически на национальную почву. Олицетворением тоталитарного государства была Москва. Москва – столица России, значит во всех экономических бедах виноваты русские», – рассуждал экономист. Эта цитата объясняет, почему Петраков пожертвовал последовательностью своей программы ради компромисса с республиками. Экономисты в Архангельском, сплошь русские, написали в своей программе, что основным субъектом регулирования экономики являются союзные республики. Все ресурсы и экономические активы в пределах республики, все богатство на ее территории объявлялись «собственностью народа», который получал исключительные права на пользование и распоряжение национальным богатством. Это была большая уступка национализму и популизму. Естественно, Ельцин и его представители с готовностью приняли эти принципы. В то же время они отказались поддержать главное условие возможного нового Союза – федеральный налог и настаивали, что будущее союзное правительство должно представлять собой комитет республиканских представителей. Это было шагом к сепаратизму и экономической катастрофе[406].

Горбачев не решался принять эту логику, и экономисты обратились за поддержкой к журналистам. Явлинский, талантливый пропагандист, давал многочисленные интервью. Московские газеты и журналы с огромными тиражами преподносили «500 дней» как последнюю надежду для страны, а экономистов – как новых пророков и спасителей. Сложный вопрос превратился в выбор из двух альтернатив. Выступающие за Явлинского органы печати изображали команду Абалкина агентами военно-промышленного комплекса, убыточного аграрного лобби и номенклатурной бюрократии. Команда Рыжкова-Абалкина в ответ утверждала, что «500 дней» – это предательский план продажи страны иностранным капиталистам[407].

В конце июля 1990-го опросы общественного мнения в Москве показали, что около 70 процентов респондентов – за переход к рыночной экономике, но только 15 процентов готовы начать его немедленно[408]. Кампания в СМИ вокруг «500 дней» добавила рыночным настроениям ощущение неотложности. Даже ряд руководителей советских профсоюзов выступили за немедленный переход к рыночной экономике и осудили правительство за промедление. Это был пропагандистский успех не только группы Петракова-Явлинского, но и Ельцина.

В первый день отпуска в Крыму Горбачев сказал Черняеву, что задумал новый теоретический проект – «социализм и рынок». Он надиктовал свои соображения, но, когда помощник подготовил набросок, Горбачев с гримасой его отверг. Две другие попытки окончились тем же. Советский лидер так и не смог совместить рыночный капитализм с советским «социализмом» – оставить нужно было что-то одно. Горбачев также работал над теоретическими аспектами Союзного договора, но и здесь его ждал сбой. Он хотел создать добровольную федерацию, которая бы заменила СССР, но при этом все еще рассчитывал на партию как на политический инструмент для удержания республик вместе. Имея образование в области конституционного права, Горбачев действовал как чрезмерно усердный редактор – перебирал слова и абзацы, чтобы прийти к устраивающему его заключению. Но вывод получался один: слабая конфедерация без федерального