Перепутье

Так всех нас в трусов превращает мысль…

Так погибают замыслы с размахом,

Вначале обещавшие успех,

От долгих отлагательств.

Уильям Шекспир. Гамлет

(в переводе Б. Пастернака)

ВРЕМЯ ЭКОНОМИСТОВ

«Мне не видно не только света в конце тоннеля, но и самого тоннеля», – так описал состояние советской экономики британский экономист Алек Нов во время своей поездки в Москву в феврале 1989 года. Нов, рожденный в 1915 году в Санкт-Петербурге как Александр Новаковский, после революции эмигрировал с семьей в Великобританию, где стал профессором и преподавал экономическую историю Советского Союза в Глазго. В ноябре 1989-го Нов снова посетил Москву и поразился, насколько ухудшилась ситуация. Советские экономисты предупреждали о назревающей катастрофе, но уразуметь природу кризиса никто не мог[369]. Председатель Совета Министров СССР Николай Рыжков и его главный экономист Леонид Абалкин тоже были не в силах объяснить кризис. В мемуарах они жаловались, что политика вмешивалась и нарушала их планы. Они так и не осознали, что в результате реформ 1987–1988 годов появились новые субъекты – автономные государственные предприятия, кооперативы и коммерческие банки, которые вместо того, чтобы увеличить выпуск потребительских товаров, разрушали существующую государственную экономику и опустошали государственную казну[370].

Некоторые начали понимать природу кризиса. Министр финансов Валентин Павлов и его эксперты уведомили правительство, что промышленные госпредприятия оставляют себе 60 процентов прибыли, а в бюджет перечисляют лишь 30 процентов. Так они «заработали» 100 миллиардов рублей, которые потратили на зарплаты, только разгоняя инфляцию денежной наличности в экономике. Инвестиции в повышение производительности и модернизацию продолжали сокращаться. В результате экономика недофинансировалась, а дефицит госбюджета стремительно увеличивался, заключили в Минфине. В ведомстве предложили, чтобы все государственные предприятия и кооперативы отчисляли 50 процентов прибыли в бюджет страны. В ответ «лоббисты» в Верховном Совете СССР начали ожесточенную контратаку. Они говорили, что правительство – реакционная сила, грозящая заблокировать экономическую перестройку. Рыжков и Абалкин, страдающие все тем же синдромом «ни шагу назад» в реформировании экономики, поддались давлению[371]. В декабре 1989-го правительство Рыжкова представило на Съезде народных депутатов новую программу, которая только закрепляла структурные и функциональные ошибки предыдущих преобразований. Съезд ее раскритиковал и поручил Рыжкову пересмотреть и представить с изменениями[372]. Работа заняла большую часть 1990 года, который стал годом бесконечных экономических дебатов и непринятых решений.

Правительство Рыжкова хотело построить регулируемый государством рынок. Министры утверждали, что на создание регулятивных органов – фискальных, монетарных и других – потребуется пять-семь лет. Леонид Абалкин считал, что рыночные реформы должны проходить под государственным контролем и со значительной подготовкой: сначала власти рассчитывали накопить запасы товаров, наладить работу механизмов регулирования и рыночных институтов. И лишь затем они хотели осторожно ослаблять контроль над экономикой. Однако правительство сразу столкнулось с серьезным вызовом – западные банки отказывали советскому правительству в кредитах. Советская нефть, главный источник твердой валюты, все чаще продавалась за рубеж по рыночным ценам. Эти цены и без того были низкие, а «кооперативные» предприятия находили способы прикарманить оставшуюся прибыль. У СССР оставался золотой запас, но его объем сократился с нескольких тысяч до 784 тонн. Это меньше половины объема, накопленного к моменту смерти Сталина. Правительство начало переговоры с корпорацией De Beers о поставках неограненных алмазов на сумму до 1 миллиарда долларов в год в течение пяти лет. Но расходы продолжали обгонять доходы. Верховный Совет СССР увеличил дотации малообеспеченным слоям населения. Министерству финансов приходилось печатать все больше и больше рублей[373].

В марте 1990 года правительство потряс скандал, главным фигурантом которого стал Рыжков. На заброшенной железнодорожной платформе возле Новороссийского порта сотрудники КГБ обнаружили двенадцать танков Т-72, зарегистрированных как «тягачи». Согласно документам, танки поступили с крупнейшего танкостроительного предприятия «Уральский вагоностроительный завод» и были заказаны кооперативом «АНТ» для поставки за границу. Экспорт советского оружия всегда был монополией государства. При чем же тут коммерческая организация? Кооператив «АНТ» (аббревиатура от «Автоматика-Наука-Технология») в 1987 году был детищем бывшего сотрудника 9-го управления КГБ Владимира Ряшенцева. Кооператив существовал под эгидой научно-исследовательского отдела при Совете министров Рыжкова, в нем работали офицеры КГБ. Идея предприятия заключалась в том, чтобы «обменивать» продукцию советского ВПК на зарубежные товары, такие как персональные компьютеры или лекарства, с большой прибылью[374]. Рыжков одобрил деятельность кооператива, но не учел риска нежелательной огласки. Газета российских коммунистов «Советская Россия» раскопала эту историю. Поднялся крик и шум. Глава КГБ Крючков и Лигачев были вынуждены выступить по телевидению с осуждением незаконного экспорта оружия[375].

На заседании Съезда народных депутатов, которое показывали на всю страну, Горбачев держался так, как будто происшедшее его не касалось, и лишь предоставлял слово выступающим. Анатолий Собчак назвал «АНТ» заговором номенклатурщиков с целью личного обогащения и срыва реальных рыночных реформ. Он обвинил Рыжкова в утаивании информации. Произошедшее наглядно показало силу популизма. Телезрители забыли об энергии и героизме Рыжкова в Чернобыле, Армении и других горячих точках и аплодировали разоблачаемой Собчаком коррупции в высших эшелонах власти. Рыжков сорвался и дал волю эмоциям. Демократическая печать немедленно окрестила его «плачущим большевиком». Репутации премьера и его правительства был нанесен непоправимый ущерб. Расследование «дела АНТ» длилось несколько месяцев, но до судебного разбирательства не дошло. Через некоторое время Ряшенцев уехал в Венгрию, а спустя несколько лет умер за границей на 47-м году жизни[376].

Пока советское правительство билось в тисках неплатежеспособности и падающего доверия, в Польше посткоммунистические власти начали рывок к рыночной экономике. Пресса окрестила его «планом Бальцеровича» по имени экономиста Лешека Бальцеровича. Польские реформы строго следовали рецептам макроэкономической стабилизации, которые разработали эксперты МВФ и Всемирного банка. Правительство страны отпустило цены, разрешило торговлю и частное предпринимательство, а также ограничило рост зарплат госслужащих. Это был жестокий шок – цены и уровень безработицы в Польше резко подскочили. Однако очень скоро польские крестьяне, до