лысоватый крепкий мужчина средних лет, тоже из «старых людей», одетый как обычный работяга. Потёртые джинсы, свободно висящая рубашка. На ходу он покосился на Таонгу, но, ничего не сказав, продолжил свой путь.

– Прости, сайиди, мне надо спросить… – окликнула его Таонга привычными словами, но увидев лицо мужчины, спохватилась. Он смотрел на неё настороженно и как будто что-то вспоминал.

– Миса иль-хир[1], – наконец произнёс неуверенно. И Таонга спохватилась.

– Я говорю по-итальянски, синьор, – проговорила она, – простите, я здесь в первый раз, как мне дойти до центра города?

Брови мужчины поднялись вверх.

– До центра? Да тут куда ни ткни пальцем, везде центр будет! Сколько там той Фавиньяны! Куда именно вы ходите, синьора?

И Таонга невольно улыбнулась, услышав не просто итальянский, а сичилиано, давнюю речь Марсалы, которую она так часто слышала в юные годы.

– Я ищу магазин, – сказала она, тоже по-сицилийски, – мне нужно купить… кое-что к моему наладоннику.

– Medda![2] – воскликнул мужчина. – У кого вы так научились шпарить по-нашему? Здесь нет таких магазинов, конечно. Для кого бы они стали тут торговать?

Действительно.

– Но… – Таонга почувствовала горький привкус разочарования. Неужели она брела так далеко, по жаре и с больной ногой просто так, – а где же вы всё покупаете? Не может же ни у кого не быть наладонников?

Эта техника так давно стала частью её жизни, что сейчас женщину буквально привела в ужас мысль, что она находится там, где нет Зеркала, нет связи через телефонные вышки и наладонников? Cazzo, да как так вообще можно жить?

– Ну, те, у кого такие вещи есть, плавают в Марсалу за всем, что им нужно, – сказал мужчина. Морщины недоверия на его лице разгладились, и он искренне ей улыбнулся, – но слушайте. Там, у моря есть магазинчик, мы обычно покупаем там всякую всячину. Спросите, вдруг у неё есть что лишнее?

– Это далеко? – уточнила Таонга и поморщилась, когда, переступив, вновь почувствовала ноющую боль в ступне.

– Где здесь может быть долго? Идите прямо вот по этой дороге, увидите ресторанчик Pasticceria FC, а от него направо метров триста. Не заблудитесь. А если что, спросите любого. Вам помогут.

– Grazzi, – поблагодарила Таонга.

Вот как оно оказалось. Она росла в Марсале, дочь родителей эмигрантов, постоянно ощущая себя чужой из-за африканского клейма. Пришли магрибцы со знамёнами Махди, но она, нигерийка Таонга, не стала до конца своей и им. И прожила жизнь, думая, что будем чужой всем. Но здесь в ней вдруг признали свою просто потому, что она знала их речь, впитанную ещё с посиделок с её школьной компанией.

Она прошла ещё минут десять, и поселение стало похоже на маленький, но всё же город. Вдоль улицы, теперь уже непрерывно тянулись двухэтажные дома песчаного и бежевого цвета, иногда блочные, иногда с открытыми балкончиками. В одном месте стоявшие на балконах напротив друг друга женщины средних лет болтали и смеялись, дымя сигаретами. Иногда такие же женщины, достаточно вольно одетые (и снова с неприкрытыми волосами) шли ей навстречу, бросая на неё настороженные взгляды. Однажды Таонга не выдержала и поздоровалась на сичилиано, и женщина, замерев на секунду, ответила ей приветствием.

Показался ещё один велосипедист, и Таонга с удивлением увидела, что теперь это была женщина. Конечно, управлять велосипедом хадисы Обновлённого Учения не запрещали, но на женщин-велосипедисток махдисты хмурились. Да и трудно было крутить педали в дозволенной одежде. А здесь…. Округлив глаза, Таонга проводила взглядом женщину примерно её лет, которая проехала на велосипеде в брюках! Одежде, несвойственной женщине, как то объявили имамы. Когда же она последний раз видела женщину в брюках или джинсах? Когда носила их сама? Да наверное, как раз под конец Великой Войны, когда мир свернул на совсем другую дорогу.

Но Фавиньяна этого, кажется, не заметила. Таонга прошла мимо овощной лавки с вывеской на итальянском, мимо крошечной кофейни – все три колченогих столика на улице были заняты мужчинами, в жилистых руках которых почти полностью утонули миниатюрные чашечки для эспрессо. У Таонги возникло странное чувство, что она перенеслась в прошлое на тридцать лет, в тот мир, крах которого она видела своими глазами. Так ли уж плох он был, если разобраться? У неё там не было (и вряд ли бы появился) пансиона, но зато она свободно пила вино и граппу, щеголяла в мини-юбке, и…

Улица, по которой она шла, стала шире, и Таонга увидела деревянную веранду и полустёршуюся вывеску на итальянском. Pasticceria FC, гласила она она. За ресторанчиком был переулок, и здесь, если тот мужчина не соврал, ей надо было повернуть налево, но Таонга вдруг почувствовала острое желание присесть в теньке. И перевести дух – она запыхалась, ткань на спине противно липла к коже – и просто посмотреть, как же живёт этот городишко. Здесь всё как в её детстве, только мельче…

На веранде было душновато, но, по крайней мере, навес защищал от солнца. Пара старичков в широких тканых штанах и объёмных пиджаках сидели за столиком, обнимая стаканы с чем-то, подозрительно напоминавшим запрещённое пиво, за другим столиком женщина средних лет, орудуя ножом, разделывала жареную рыбу. Все трое, как по команде, повернулись к Таонге, стоило старым половицам скрипнуть у неё под ногой. Они не сказали ничего, но их взгляды… в общем, на желанного гостя так определенно не смотрят. И Таонга вдруг осознала, что, пропетляв по городку, она не встретила ни одного африканца, ни даже магрибца. Ей стало неуютно.

– Ciau! – она пробовала поздороваться уверенно, но голос дал петуха.

Женщина только приподняла брови и вернулась к рыбе, один из стариков нахмурился, второй бросил в ответ:

– Сiau!

После чего двое вернулось к своему неспешному разговору.

Дверь скрипнула, и на пороге появился мужчина, тоже средних лет, казавшийся крепким и здоровым несмотря на небольшой животик и залысины. При взгляде на неё он зримо помрачнел. Пройдя несколько шагов по веранде, бросил что-то вполголоса одному из старичков, потом повернулся к