которых нередко оставались нашлёпки с иероглифами, и разноплемённые жители нового Халифата особо не рефлексировали. Младшее поколение, то, что не помнило Остров иным, росло с монитором в руке. И в этой новой сети появилось даже несколько страничек на итальянском языке, созданных оставшимися под знаменем Халифата «старыми людьми».

Но господствовал, конечно, арабский, и вот сейчас Стефано, осторожно перелистывая странички пальцами здоровой руки, наконец выловил слово, которое он, всмотревшись несколько секунд, идентифицировал как «новости». Впрочем, об этом можно было бы догадаться, и не зная фусха – уже по фотографии, изображавшей герб Острова. На самом деле не совсем герб – то, что в Халифате заменяло и герб и motto, но он предпочитал использовать привычные определения.

– Прочитай мне вслух, – сказал он, подвинув наладонник к Джайде, и, не удержавшись, покосился на её рубаху, полно натянутую на груди. Не о том ты сейчас думаешь, старина.

– Махди, да благословен будь Аллах, ниспославший нам новое Слово, был добр к врагам, но доброта – это не слабость. Мы видим сейчас, что наша древняя земля, милостью Вседержащего возвращённая правоверным, неспокойна, и враги поднимают головы. Смрадному тлену Земель Беззакония не место на…

Джайда продолжала читать, старательно, хотя не всегда правильно выговаривая слова на фусха, а Стефано ёрзал на месте и хмурился. Нет, не от того, что болели все его травмы. А потому, что мрачные прогнозы Салаха, похоже, подтверждались.

После пары взрывов и одного громкого убийства, после призывов к погромам власти вилайета объявили о введении на Острове Часа Сна. Ничего при этом не менялось особенно сильно, казалось бы, зато резко, зримо проступала разница между старыми и новыми людьми. Церкви, те из них, что ещё остались, закрывались, якобы на время. Мечети, разумеется, работали. Появляться в городах им можно было теперь только в дозволенной одежде, и любого нарушителя ждал немедленный арест – не штраф, как раньше. Запрещены были все самовольные выходы в море – порты закрывались для всех, кроме тех, у кого было выданное властями разрешение. Ну и так далее.

По мере того, как Джайда неуверенно, запинаясь, читала всё новые постановления совета и новости (в Агридженто толпа разгромила частную школу для назрани, хотя та действовала строго по выданному разрешению) Стефано чувствовал в животе странное, тянущее чувство. Жизнь в Марсале не была эти годы хорошей, но не была она и такой уж плохой. Бессильный гнев, сжигавший их первые годы новой власти, во многом перегорел, и оказалось, что и в перевернувшемся мире можно жить. И вот теперь… куда им бежать с Острова, последнего места, где Махди позволил жить таким, как он? Или и правда махнуть рукой на все страхи, сорваться и пересечь море на свой страх и риск, через заражённую зону – к своим? Не может же быть правдой всё, что болтают на проповедях!

Ушедший в свои мысли Стефано не сразу сообразил, что Джайда умолкла и выжидательно смотрит на него.

– Что ты хочешь? – спросил он у неё.

– Я могу ещё чем-то помочь тебе, сайиди? – спросила она.

Стефано посмотрел на неё внимательнее. Она сидела на диванчике рядом с креслом, подогнув ноги и держа наладонник в правой руке. Собранная, покорная, готовая услужить. Её хорошо вышколили, что, в общем, и неудивительно.

– Спасибо, больше не нужно читать, – сказал Стефано неожиданно мягко, и Джайда отложила наладонник.

Несколько секунд они сидели молча, но потом он нарушил тишину:

– Скажи, Джайда, куда ты хотела плыть?

Она посмотрела на него, словно убеждаясь, что правильно поняла вопрос, и немного удивлённо ответила:

– Мы же плыли в Сус, верно?

– Я не спрашиваю о том, куда мы плыли, я знаю это. Я спрашиваю, куда ты хочешь?

На мгновение Джайда потупила глаза.

– Я не знаю, – тихо ответила она, – там, в Мадине, у меня было где жить, иногда деньги, но я была совсем одна. Никаких подруг, кроме Замиль. Девушки не любили меня.

С каким удивительным простодушием она призналась в том, где и с кем жила. Хотя, может, даже не сомневалась, что он знает?

– Ты хочешь начать новую жизнь в Сусе? – уточнил Стефано со внезапным любопытством.

Джайда смущённо пожала плечами.

– Я боялась оставаться в Мадине, Замиль говорила… в общем, мне там было нельзя. И тогда Салах сказал, что перевезёт нас на другой берег. Но Замиль…

– На другой берег – в Африку?

Когда Джайда подняла глаза, он увидел, что девушка испугана и растеряна, и на какое-то мгновение пожалел о своей настойчивости.

– Замиль хотела бежать туда… в Земли Беззакония. Она обещала Салаху деньги и меня уговаривала тоже.

– Откуда ты, Джайда? – Стефано сам не знал, почему так резко поменял тему разговора. – Где ты родилась и выросла?

– Родители из Мали, – Джайда отвечала старательно, как прилежная ученица, – правда отца я совсем не помню. Он умер, когда мне было три года, я росла в Айн Хьяр Бени Мансур, это маленький городок на севере Марокко. Когда мне было десять, мать нашла другого мужчину, мы переехали на Остров, и…

Девушка осеклась и замолчала, и по её лицу пробежала быстрая гримаса, настолько быстрая, что Стефано едва успел её заметить.

– Что-то случилось? – неожиданно мягко спросил он. Господи, она же ещё такая молодая, дочери его было бы столько же, как же её занесло в весёлый дом?

– Я… – Джайда замялась, потом с усилием сказала: – У второго мужчины матери тоже была семья, дети и…

Она теперь говорила, словно выталкивая каждое слово из горла, и Стефано поднял руку, подавив желание погладить её по плечу.

– Не надо говорить, если ты не хочешь, – так же мягко сказал он, – я просто хотел спросить, ты хочешь сама в Сус? Что ты собираешься там делать?

Удивительное дело, но сейчас он так увлёкся разговором, что его покинуло внутреннее отвращение, которое им владело, если приходилось говорить по-арабски. Он сейчас думал лишь о том, чтобы правильно сформулировать мысль, чтобы эта девушка, внезапно ставшая похожей на расстроенного ребёнка, когда заговорила о своём прошлом, поняла его.

– Я не знаю, – тихо ответила Джайда, – у меня есть деньги,