– Миса иль-хир, – проговорил, тщательно выговаривая арабское приветствие, и Таонга улыбнулась. Сейчас она удивит местных повторно.

– Sabbinidicca, синьор, – проговорила она своим самым проникновенным голосом, – очень жарко сегодня, не так ли? Я бы хотела лимонной воды со льдом.

Первый день в Фавиньяне сложился удачно. Час спустя, когда Таонга опять вышла на дорогу, ведущую к домику Стефано, она довольно ухмылялась. Жарко и душно, и предстояла утомительная дорога под прямым солнцем, и всё так же ныла рана на ступне, но настроения ей это не портило. Кто бы мог подумать, что она доплывёт до этого островка, который не раз видела из порта и которым никогда не интересовалась, и станет сенсацией в его сонной жизни. Чернокожая в нигерийском платье, которая болтает, балагурит и смеётся на чистом сичилиано, как самая заправская островитянка – как оказалось, местные таких обычно не видят. Но когда видят, очень к ним радушны.

И, довольная, женщина потрогала сумочку на поясе, где она осторожно завернула в платок наладонник. Старый, конечно, но, как её клятвенно заверили, должен работать.

Глава третья

Чёрт, хорошо наконец оказаться дома. Ну, не то чтобы прямо совсем дома, его настоящий дом в Марсале, но та холостяцкая берлога ничем не лучше знакомого домика на Фавиньяне. Вот только людно здесь сейчас…

Стефано осторожно повернулся на креслице. Повреждённые ребра уже не ныли от каждого неосторожного движения, но сжимавшие грудь тугие бинты очень стесняли. Ещё и отёкшее колено в бандаже, и висящая в лангетке рука… да, старик, ты сейчас не в лучшей форме.

Здоровой рукой он неловко тыкал по клавишам лежавшего перед ним на столике наладонника, и, морщась, вглядывался в бежавшую поперёк экрана вязь. Проклятые каракули, глаза закровоточат, пока разберёшь…

Дверь скрипнула, и он поднял глаза, ожидая, что это вернулся Салах. Мавританец разделил с ним комнату и был весь вчерашний день молчалив и угрюм, а сегодня с утра сказал, что немного пройдётся по берегу.

«Что-то ты быстро», – хотел было сказать он, но осёкся, увидев, что это вовсе не Салах. В дверях, смущённо теребя край своего алжирского покроя платья, стояла Джайда.

Удивительно, но её имя запомнилось сразу. Стефано редко засматривался на африканок в зрелые годы. Нет, в юности, когда захаживал в комнатушку Таонги, он совсем даже не имел ничего против них. Но последние годы эти женщины с другого континента напоминали ему о том, где он и кто он, и что случилось с прежним миром.

Да, не смотрел особо на африканок, но эта неуловимо завораживала его. Не только своей дерзкой чёрной красотой, точёными, но одновременно округлыми чертами и мягким голосом. В Джайде он непостижимым образом чувствовал соединение порочности Мадины с невинностью сельской девочки. То, что она не была целомудренна, сомнений не вызывало – пара оговорок Салаха позволяли догадаться о её прошлом ремесле. Но при этом она выглядела невинной, невинной, как ребёнок из глуши, впервые попавший в большой город. Она по-девичьи смущалась, когда к ней обращались, а её глаза загорались от вкусной еды или морских брызг. Она…

– Салам алейкум, – осторожно проговорила Джайда, замерев на входе, – прости, я не хотела тебя тревожить. Салаха здесь нет?

– Салах вышел, – ответил Стефано, – сказал, что хочет погулять. Скоро будет.

– Понятно, – Джайда улыбнулась робко и смущённо, и, потоптавшись пару секунд, добавила: – Я тогда приду позже.

Она уже собиралась выходить, когда Стефано пришла в голову мысль.

– Постой!

Девушка замерла в дверях.

– Ты же умеешь читать?

Уже задав вопрос, он подумал, что ответ, вероятно, последует отрицательный. В глуши, где та явно выросла, девушек зачастую не учили грамоте, особенно, когда род их занятий в будущем не должен был её особо требовать.

Но, к его удивлению, Джайда расцвела и с явной гордостью и сказала:

– Да, сайиди, я хорошо читаю, меня учили в школе.

Надо же.

– Ты можешь подойти и помочь мне прочитать несколько новостей? – попросил Стефано. – Я плохо вижу.

Последние слова он добавил, не задумываясь, и лишь потом сообразил, что ему стыдно просить девушку помочь ему читать, словно он какой-то замшелый пень из глухого села. С другой стороны, а почему вообще он должен уметь читать на их языке?

Джайда, казалось, не заметила его мгновенного смущения и тут же подошла к креслу.

– Конечно, я помогу тебе, сайиди, – сказала она, – что ты хотел, чтобы я прочитала?

И Стефано опять потянулся к своему наладоннику.

Зеркало было частью его жизни многие годы. Он был настолько стар, что помнил, с чего оно начиналось. В последние предвоенные годы связавшую компьютеры и умы людей сеть назвали Интернетом, и он, хотя не принадлежал тогда к этой модной поросли техно-фанатов, иногда захаживал в кибер-клуб. Какой странной и пьянящей тогда казалась мысль, что при помощи нескольких лёгкий касаний мышки ты можешь увидеть человека, который живёт в другой части мира, посмотреть фотографии Нью-Йорка и Токио, прочитать, как ловят рыбу жители Полинезии… посмотреть на голых баб, в конце концов, человеческая природа диктует свои желания.

И как быстро всё оборвалось. Интернет, как зеркало (какая ирония!), отразил крах их мира, форумы новостных сайтов нарывали ядом, яростью, а следом за тем ужасом и отчаянием. Фотографии атомных грибов, жуткие записи с рядами умиравших от лучевой болезни, а потом… Тишина. Живая сеть, которая начала оплетать землю, оказалась разрублена на кровоточащие части.

Первые годы новой власти на Острове прошли без интернета вообще. Страшная, душащая изоляция от мира, о котором они не знали почти ничего. Он выжил? Где-то остались настоящие Италия, Франция, США?

Но жизнь входила в свою колею, и вместо Интернета пришло Мир’а – Зеркало. Несмотря на то, что оно называлось арабским словом, Стефано понимал, что арабских технологий там особо нет. Просто Даулят-аль-Канун, чьи флаги теперь реяли над несчастным Островом, заключил союз с теми, кто этой техникой владел. Китай и другие страны Нанкинского блока продавала им наладонники, на