Павлов: Лжет! Шпион, диверсант, убийца!

Козлевич: Я не шпион. Не диверсант. Я никого не убивал.

Иванов: Но, если вы любите родину и действительно готовы на жертвы ради нее, вы должны признать вину. Родине это нужно.

Козлевич: Зачем?

Павлов: Ты всё равно не поймешь, скотина!

Иванов: Так сложилось. Всё непросто. Обстановка нагнетается. Кругом враги. Шпионы проникают во все щели. Трудящиеся должны знать, что НКВД разоблачает шпионов. Родина выбрала вас. Это ваша жертва за родину.

Павлов: Понял, сука? Подписывай.

Козлевич: Я готов пожертвовать собой. Своей жизнью. Но не своей честью!

Иванов: Честью? Хм. Гм. Кхе-кхе. Интересно. Забавно. Неординарно.

Павлов: Вот ведь шляхта сраная! Какая у врага народа честь?

Козлевич (кричит): Я не шляхта! Это вы враги народа! И Ежов ваш враг народа, пьяница, развратник и педерacт!

Павлов (бьет Козлевича чернильницей по лицу; красно-фиолетовая жижа стекает вниз, на его пропотевшую фуфайку): Врешь, сука!

Иванов: Гражданин подследственный, вот с этого места подробнее, пожалуйста.

Павлов: Диктуй, падла!

Козлевич: Товарищ Ежов подвозил на своей машине одну известную артистку и ее мужа… И ее мужа, известного режиссера… Я был за рулем. Всё видел в зеркальце. Он пил коньяк из горлышка. Потом совершил половой акт с артисткой. На глазах ее мужа. А потом через недолгое время совершил извращенный акт с ее мужем, на ее глазах… И опять выпил…

Павлов: Фамилии! Фамилии режиссера и актрисы, сука!

Козлевич: Сейчас… Сейчас вспомню… Минутку…

Иванов (склоняясь над листом бумаги): Спасибо, не надо! Пожалуйста, не беспокойтесь, гражданин Козлевич. Фамилии мы сами вспомним. Товарищ Павлов, уберите его.

Павлов нажимает на кнопку.

Входят конвоиры и уводят Козлевича.

ЭПИЗОД 154

Шолохов опять, как на грех, оказался в Москве: дела с постановкой оперы и фильма по «Поднятой целине».

На грех – потому что Бендер как раз вернулся из САСШ и позвонил ему вечером в гостиницу. Какая-то странная неприязнь к Бендеру в Шолохове все-таки жила, или скорее так – было предчувствие какой-то небольшой, но тягомотной и обидной неприятности.

Вроде бы – кто Шолохов и кто Бендер? Почти что классик советской литературы – и полуочеркист, полужурналист. Ну да, замечен и даже вроде бы одобрен товарищем Сталиным; но, с другой-то стороны, товарищ Сталин внимательно следит за литературой, всех читает, от Платонова до Пастернака, одних чехвостит, других поддерживает, а некоторых очень даже чтит как мастеров слова. Наверное, товарища Бендера он отметил в смысле политической важности темы. «А меня, надеюсь и верю, все-таки в смысле литературы как она есть!» – подумал Шолохов.

Да, да, да. И хотя с Бендером они давно были на ты, и более того – Бендер присылал ему в станицу занимательные послания из САСШ, этакий, прямо сказать, эпистолярный дневник, кое-что там было описано интересно и живо. Какой-то талант в Бендере всё же был, не отнимешь. Небольшой, но свой собственный, и это неплохо. Итак. Дневник путешествия по Америке в виде писем, плюс к тому прислал милую, занятную, но литературно слабенькую повестушку о том, как в Вашингтоне живет советская девушка, ну то есть жена скромного сотрудника нашего постпредства. Вернее, даже наброски для такой повестушки.

Вроде они с Бендером друзья. А что-то в груди сосало.

Бендер позвонил. Встретились опять в «Национале», чуть ли не за тем самым столиком, где уже сидели разок.

Обнялись, чокнулись, выпили-закусили, Бендер преподнес сувениры – шикарную американскую зажигалку и в придачу авторучку дорогой модели, и еще футляр для очков из крокодиловой кожи. «Крокодил местный, флоридский, – улыбнулся он. – А внутри – чистейший олений сафьян!»

– Да я вроде глазами пока ой-ой!

– Ну, на будущее.

Выпили еще. Про Женю Ежову и ее просьбу насчет Козлевича – не говорили. Тактичный Бендер – то есть Ося – понимал, что Шолохову – то есть Мише – это тяжело.

– Ну и что ты из Америки привез, в литературном смысле? – спросил Шолохов.

– Эх. Лучше бы и не спрашивал. Хотя чего уж тут… Ты же читал.

Бендер рассказал, что на основе записей и писем хочет сделать две вещицы. Повесть об этой девушке из советского постпредства, условное название «Соня», вот так, просто наивное женское имя. И путевой дневник под названием «Провинциальные штаты Америки». Или «Соединенные штаты провинции». Что-то в этом роде.

– Бог в помощь! – Шолохов налил еще.

– Бог и Миша! – Бендер поднял рюмку.

– То есть?

– Надеюсь на твои чисто товарищеские советы… По сюжету, образам, композиции, языку и стилю…

Шолохов поднял брови.

Но Бендер, как бы заговорив о другом, сказал, что встретил в Америке «ребят с Дона», которые отлично помнят храброго казачьего офицера Мишу, Михаила Робертовича, барона фон Шлосберга-Штольберга, и даже передали ему некоторые фотографии и документы…

Да. Не зря предчувствие мучило.

– Ну и? – спросил Шолохов, потирая грудь.

– Документы в надежном месте, – сказал Бендер. – Ни одна собака не узнает без моего свистка. В общем, пока я жив, – подчеркнул он, – тайна сия велика есть. И есть, и будет.

«Ясно, – понял Шолохов. – То есть если я его кокну или НКВД расстреляет, то всё это вылезет».

Но переспросил точно вот этими словами.

Бендер, глядя ему прямо в глаза, кивнул и сказал:

– Да, Миша. А ты мне поможешь? Написать вот как ты умеешь?

– Да, – Шолохов налил себе полную рюмку и выпил, не чокаясь с Бендером. – Тем более что черновики уже у меня. Письма в смысле.

– Спасибо! – Бендер улыбнулся столь искренне, радостно и ласково, что Шолохов не смог удержаться от такой же простодушной улыбки.

И налил еще по рюмке.

ЭПИЗОДЫ 155–160

– Кажется, тот же самый номер! – сказала Женя Ежова. – Я уже начинаю к нему привыкать!

– А то другой раз поселюсь в «Метрополе», а? – Шолохов потянулся, закинул руки за голову, пристроил ладони под затылком. – Хочешь? Для разнообразия?

– Нет! Люблю постоянство.

Она вылезла из-под одеяла, сбоку подошла к окну, задернула занавеску, стала смотреть через щелку.

Он наблюдал за ней.

– Боишься, увидят? – заулыбался он.

– А что? Вот это желтое здание, в Кремле за стеной. Арсенал, да? Наверное, сейчас там тоже НКВД. В бинокль, тем более в подзорную трубу всё видно.

– Ага. Николай Иваныч с подзорной трубой жену выслеживает.

– Хватит! – обиделась она.

– Извини, – сказал он.

– Ты был вчера на параде, да? На гостевой трибуне?

– Был.

– А я не была. Не позвали меня, – медленно сказала Женя. – А в прошлый раз была. Еще в этот Первомай была. С мужем, извини, Миша… Ты меня извиняешь?

– Конечно.

– Я даже точно не знаю, был вчера на параде Николай Иваныч или нет. Должен был