странам и народам… Для них первичным всегда была политическая выгода. Не трудно понять, что, ведя войны против исламских и христианских государств, усилия монгольских ханов, прежде всего, были направлены против власть предержащих, во главу угла ставились их собственные политические и жизненные интересы…

Цель их политической доктрины заключалась не в установлении в мире господства своей религии (тэнгрианства. — А. М.), а в установлении политической диктатуры, в первую очередь ориентированной на интересы и выгоду своего кочевого народа»[776].

Достижению этих целей, несомненно, способствовала и политика Чингисхана в отношении религий завоеванных стран. В средневековых источниках содержится большое количество «откликов» на предписание Чингисхана о необходимости уважать все вероисповедания, не отдавая предпочтения ни одному, о запрещении оказывать предпочтение какой-нибудь из сект, об освобождении от налогов представителей различных вероисповеданий[777]. Последнему вопросу были посвящены специальные ясы Чингисхана, поэтому они будут рассмотрены отдельно.

После трагических событий в Отраре и в преддверии похода Чингисхана против хорезмшаха необходимость провозгласить и отстаивать в международных отношениях принцип неприкосновенности послов для Чингисхана стала очевидной. Об этом, а также о взятии монгольским государством на себя обязательства отмщения за поругание над монгольскими послами, как раз говорилось в принятой на Великом хуралтае 1218 г. специальной ясе Чингисхана.

ЯСА ЧИНГИСХАНА О НЕПРИКОСНОВЕННОСТИ ПОСЛОВ

«В любых ситуациях следует уважать право послов на неприкосновенность, никогда не причинять ничего дурного [даже] послам бунтовщиков» (врагов. — А. М.)[778].

«За поруганье над нашими послами врагу поруганьем будет воздано!»[779]

После восшествия на великоханский престол Великого Монгольского Улуса в области внешней политики Чингисхан стремился развивать отношения с многими мировыми державами, в том числе соседними государствами, с помощью посольских отношений, предназначенных для завязывания «нитей дружбы». Их цель заключалась в обеспечении независимости, мирного существования и безопасности страны на основе признания иностранными государствами Великого Монгольского Улуса, в установлении и развитии выгодных монголам политических, экономических и культурных связей[780].

Особая роль в завязывании «нитей дружбы» между государствами и народами отводилась посольским чиновникам, наделенным Чингисханом особыми полномочиями. Их неотъемлемым правом признавалось право на неприкосновенность, которое, по мнению Г. В. Вернадского, нужно считать важным началом международного права монголов. А известия древних источников, упомянутых Г. В. Вернадским[781], подтверждают возложенное Чингисханом на монгольское государство обязательство отмщения за поругание над монгольскими послами.

О том, что в выполнении этого закона Чингисхана монголы были последовательны, Л. Н. Гумилев писал: «Надо сказать, что закон о неприкосновенности послов монголы выполняли столь последовательно, что позднейшие дипломаты должны были бы скинуться на памятник Чингисхану и его закону потому что в древности и в Средние века убийство чужеземца преступлением не признавалось»[782].

Отметим, что деятельность послов не только бралась под охрану государства, но и максимально регламентировалась. В частности, в специальной ясе об использовании пайцзы или гэрэгэ как одного из главных символов государственной власти говорилось:

«Ханскому послу в дополнение к устному или письменному приказу (ярлыку) и в подтверждение последнего давалась пайзэ (пайцза. — А. М.), на которой было написано: „Указ пожалованного Небом (Всевышним Тэнгри. — А. М.) императора Чингиса не может быть подвержен сомнению!“»[783]

Как отмечал русский ученый-правовед В. А. Рязановский, пайцза не только служила подтверждением устно переданного приказания Чингисхана, но и употреблялась в знак носимого звания посла, вельможи, служителя и т. и., а также в качестве охранной грамоты для покорившихся.

О системе гражданских и военных чинов и о соответствовавших им так называемых должностных пайцзах Чжао Хун писал: «Татары (монголы), подражая цзиньским разбойникам[784], также ввели у себя звания лин-лу шан-шу (министров), лин-цзо-ю-сян (главноуправляющих), правого и левого пин-чжан (директоров) и другие должности. Они также поставили визирей (тайши), главнокомандующих (юань-шуай) и др., которые носят при себе (в знак достоинства) золотые пайцзы.

Первостепенные, знаменитые вельможи носят [пайцзы с] изображением двух тигров или так называемую ху-доу („дерущиеся тигры“). На золотой пайцзе находится китайская надпись: „Святая воля ниспосланного Небом императора Чингиса должна по возможности [с благоговением]исполняться“.

За ней следует простая пайцза (то есть без тигров) с надписью: „Святая воля ниспосланного Небом императора Чингиса да немедленно [исполнится]“.

За ней следует серебряная пайцза с такой же надписью, как и на предыдущей пайцзе…

Посылаемых для доведения до сведения подданных указов (Великого хана. — А. М.) называют сюань чай, то есть „указными“ посланниками»[785].

Однако в посольско-курьерской службе Великого Монгольского Улуса служили не только «указные» посланники-курьеры, но и полномочные послы, поверенные посланники, торговые представители, которые различались между собой по полномочиям, а значит, отличались и «должностные» пайцзы[786], являвшиеся гарантией их безопасности, комфортных условий передвижения и наилучших возможностей выполнения своих обязанностей.

Большим подспорьем в деятельности посольской службы монголов, сыгравшей важную роль в развитии торговли, установлении добрососедских отношений, передачи сообщений государственной важности, явилось создание Чингисханом уже накануне похода на хорезмшаха собственной уртонной (почтовой) службы.

УКАЗ ЧИНГИСХАНА ОБ ОРГАНИЗАЦИИ УРТОННОЙ СЛУЖБЫ

«Желаем ныне мы поставить станции-уртоны, при коих бы служили от каждой тысячи посаженные ямщики. И установим впредь порядок, по коему уртонною дорогой следовать, не мешкая в пути, послам всем надлежит!» [787]

Первое упоминание об организованной монголами уртонной службы содержится в продолжении рассказа Чжао Хуна о деятельности монгольских послов: «Всякий раз, как [послы] увидят лошадей, тотчас меняют. Все сопровождающие и едущие вместе [с ними также]могут сменить лошадей. Это называется „ехать на станционных лошадях“, то есть то же, что [значило] „ехать на перекладных“ в древности»[788].

Накануне войны с хорезмшахом, когда многочисленные шпионы-мусульмане под видом послов и торговцев стали проникать на территорию Великого Монгольского Улуса с разведывательными целями, яса Чингисхана о пресечении деятельности ложных послов, несомненно, была актуальна:

«(Следует. — А. М.) убивать ложных послов, то есть тех, которые выдают себя за послов и не суть таковые» [789].

«Если кто-нибудь (вражеский лазутчик. — А. М.) открывает их замысел, особенно когда они хотят идти на войну, то ему дается по заду сто ударов таких сильных, насколько может дать их крестьянин большой палкой»[790].

То, что эти ясы Чингисхана накануне войны с державой хорезмшаха были своевременными, засвидетельствовал арабский историк Ибн ал-Асир (1160–1233 гг.): «После того как наместник хорезмшаха [в Отраре] убил людей Чингисхана, он подослал к Чингисхану лазутчиков, чтобы они узнали, как у него дела, какой по величине авангард [его воинства] и что он собирается предпринять.

Лазутчики отправились. Они прошли через пустыню и горы на их пути и прибыли к нему. Через долгое время они вернулись к наместнику и сообщили ему, что их (монгольских воинов. — А. М.) великое множество, не поддающееся