– Раз уж мы разобрались с этими деталями, каков будет призовой фонд? – спрашивает он.

– Сыграй – и увидишь, – говорю я, и, набрав в руку мыльных пузырей, поворачиваюсь и сажаю их ему на нос. Чарли их сдувает.

– Хорошо, встретимся в саду через пять минут, – отвечает он и выходит из кухни. Я прислоняюсь к раковине, осознав вдруг, что ноги стали ватными от искрящего между нами электричества.

На мгновение хочется позвонить Карлосу, рассказать о том, каким чудесным оказался Чарли, и я даже беру в руки телефон… Но решаю этого не делать.

Я не хочу искушать судьбу или каким бы то ни было образом влиять на то, что произойдет в этом праздничном мороке, но больше всего на свете сейчас я хочу насладиться каждым моментом с Чарли.

И надеюсь, что в эти моменты я смогу отыскать прежнюю себя.

Глава двадцать шестая

Чарли

– А кто будет судьей? Если бы слово дали мне, я бы сказал, что левый снеговик явно тянет на победу.

– Ты предвзят, – говорит Роуз. Мы стоим на кухне и через окно любуемся на наши садовые шедевры. – Да, он выглядит строгим и деловым. Но тот, что справа, гораздо моднее и эффектнее. И кстати, это «она».

– Разумеется.

Время обеда, и мы с Роуз вцепились в пиалы, полные сливочно-томатного супа. Дорожка к дому стала совершенно непроходимой, и впервые за все эти дни можно было с полной уверенностью заявить: нас основательно замело. Должен признаться, это даже приятно, когда совершенно никуда не надо идти, пусть даже потому, что выйти из дома просто невозможно.

– Они как будто разговаривают, – рассуждаю я, разглядывая двух, таких разных персонажей в саду. – Наверняка она его отчитывает.

– Он наверняка позволил себе менсплейнинг, так что заслужил каждое сказанное ею слово.

– Тогда ничья?

– Ты такой дипломат, Чарли, – шепчет она. – Я выиграла, и к бабке не ходи. Ты только посмотри на ее губы – я сделала их такими накаченными.

– Ну не настолько дипломат, чтобы просто отдать тебе победу, – я складываю руки на груди, мы оба снова изучаем наших снеговиков через окно. – У моего есть усы, это наверняка добавит очков. И на нем старая шляпа Расти, я ее в сарае нашел. Он такой, типа, чувак. Понимаешь?

– Можем назвать их Расти и Марион, – предлагает Роуз, и мы оба прыскаем. – Должна признать, было весело. Что теперь будем делать? Пойти мы никуда не можем.

В поисках вдохновения я оглядываю кухню. Можно было бы достать старую настольную игру из коллекции на стеллаже или, может, где-то в ящике завалялась колода карт.

– Может, кино и вино? – предлагаю я, и Роуз в ответ смотрит так, словно я протянул ей лотерейный билет.

– У камина?

Я киваю.

– С чем-нибудь вкусным?

Она тоже кивает.

– Я была согласна уже на этапе кино и вина. Давай. Только переоденусь в пижаму для максимального уюта. Сейчас вернусь.

Через пару минут мы превращаем гостиную в уютный рай из покрывал и подушек, включаем гирлянду на камине, а у трескучего камина укладываются, как по команде, обе собаки.

С собой мы берем бутылку красного вина, два бокала, чипсы, разные соусы и такое количество шоколада, что его хватило бы на целую семью. Роуз перебирает фильмы на «Нетфликсе», которые мы могли бы посмотреть, если из-за толстого слоя снега, укутавшего дом, снова не будет перебоев связи.

Я сижу на одном диванчике, Роуз – на другом, и когда опускается темнота, мы решаем распахнуть шторы, чтобы видеть снегопад. Невероятно празднично, такого нарочно не придумаешь.

– Дома я никогда так не провожу время, – говорю я Роуз. Мы, конечно, фильм толком и не смотрим, но я так и предполагал.

– И я, – отвечает она. – Я возглавляю бизнес, ну, мы с партнером, так что очень сложно просто раствориться в моменте и не придумывать новые идеи для маркетинговых кампаний.

– Вот на что ты тратишь свою креативность, – киваю я. Теперь все становится понятно. – Так ты босс?

– Исполнительный директор. Один из лидеров замечательной команды, – говорит она, и я пожимаю плечами. Раз она так считает… пожалуй, подход к делу свежий.

– А ты? Чем занимаешься, когда не становишься причиной овербукинга и не очаровываешь местных дам до дрожи в коленках?

Ее подколки напоминают мне о Бежевом Билли, но о нем позже.

– Я психотерапевт, – отвечаю я.

– Психотерапевт, который предложил не разговаривать?!

Она имеет полное право шутить. Щеки загораются, и я не могу не закатить глаза.

– Ага. Я тот человек, который может помочь всем вокруг, но с собственной жизнью совладать не в состоянии, – говорю я, признаваясь наконец в том, что все эти слова ко мне применимы. – Я выслушиваю других людей, помогаю решить их проблемы, показываю им пути, о которых они даже не помышляли, но сам себя загнал в темный угол и понятия не имел, как найти выход. Поэтому и оказался здесь.

Роуз чуть меняет позу, внимательно меня слушая.

– У тебя есть ребенок? – спрашивает она. – В тот день, когда ты сильно расстроился, я догадалась, что это из-за ребенка, о котором ты переживаешь.

– Да, у меня есть дочь, Ребекка. Ей всего семь. Она переехала на Тенерифе с мамой и отчимом, и, если честно, для меня это стало огромным ударом. Меня ждало невыносимо одинокое Рождество, и друг предложил приехать сюда.

– Мне ужасно жаль, Чарли, – Роуз приподнимается: до этого она лежала, укутавшись флисовыми пледами. – Это многое объясняет. У меня сердце разрывается.

– Я никогда не думал, что может произойти нечто подобное, но жизнь есть жизнь, да? Никогда не знаешь, что поджидает тебя за следующим поворотом.

Мы сидим в тишине, обдумывая те откровения, которыми поделились друг с другом. В этом темном коконе, отгороженном от внешнего мира, кажется, проще быть с Роуз открытым и честным. Будто это состояние уединенности, замкнутости подсветило глубинные эмоции, которые мы так долго скрывали.

– Я знаю, что для тебя это чувствительная тема, потому что все произошло так недавно, – говорит она, немного подумав. – Но мне кажется, ты прекрасный отец. Вы придумаете, как справиться с этой ситуацией. Понимаю, что сейчас она разбивает тебе сердце, Чарли, но написать новые правила жизни непросто, на это нужно время.

– Я не всегда был хорошим парнем, – признаюсь я Роуз, глядя в потолок, и когда я произношу это вслух, с моих плеч словно падает камень.

– Мы не можем все время быть хорошими. Никто из нас.

– Правда, но я принимал то, что у меня было, как должное, – отвечаю я. –