Не был рядом тогда, когда это было необходимо. Так что все случившееся – моя вина. Я ставил других людей выше своей семьи. Поддерживал и утешал их. В моих приоритетах было все: работа, социализация, выпивка, спорт, – все, кроме Клод и ребенка. И однажды она сказала мне, что уходит. Ее новый муж Роб очень богат, он увез ее и Ребекку всего через пару месяцев после свадьбы.

– Ого.

– Так что я принялся вести себя, как жертва. Пил, чтобы забыться, наказывал себя, хотя считал, что отлично со всем справляюсь. Что на моем месте любой поступил бы так же, – объясняю я. – Но в какой-то момент я вдруг понял: Клод годами умоляла меня измениться, просто я не слушал. Сложно признать, что ты был неправ, но еще сложнее простить себя. Но я, кажется, близок к этому, как и ты. Просто ужасно скучаю по дочери. От этого чувства мне никуда не деться.

– Ох, Чарли. Все мы совершаем ошибки, – напоминает она. – Мы просто запутавшиеся, эгоистичные, ненормальные люди, которые не всегда поступают правильно. Мы теряем ориентиры, забываем о важном, так увлекаемся праздностью, что упускаем то, что есть у нас под носом.

Я глубоко вздыхаю. Черты Роуз так ярко подсвечивает огонь в камине.

– Побыв здесь, я понял, что все еще могу стать тем человеком, которым хочу быть, – говорю я, только сейчас осознавая правдивость этих слов. – Понял, что могу научиться, могу начать сначала. Надеюсь, ты тоже сможешь найти в себе силы перевернуть страницу, если захочешь.

Она вжимается в спинку дивана. Душой мы ближе друг к другу, чем когда-либо, и я так хочу к ней прикоснуться.

– Именно этого я и хочу, Чарли, – шепчет она. – Больше, чем чего бы то ни было.

Глава двадцать седьмая

Роуз

На душе теплеет, когда я вижу выражение лица Чарли. Он задремал на диване, пока я готовила, а сейчас заходит в кухню, чтобы поужинать.

Мама всегда учила, что надо использовать воображение, когда готовишь еду из того, что осталось в холодильнике. И хоть в кулинарии я не так таланлива, как Чарли, за приготовленный ужин меня распирает гордость: я сделала жаренную в сливках курицу с белым вином и сытными зимними овощами. В качестве гарнира у нас рассыпчатый рис и ароматная чесночная картошка. Выглядит очень впечатляюще – как и маленький столик, который я оживила свечами, блестящими ароматизированными шишками, оставшимися после того, как я мастерила рождественские венки.

Свет приглушен, в комнате тепло, а еда выглядит очень аппетитно – надеюсь, и на вкус она будет ничего. И ко всему прочему, еще несколько дней я проведу в компании прекрасного мужчины. Я бы ущипнула себя, если бы он не стоял прямо передо мной.

– Да ты полна сюрпризов, – говорит он, выдвигая стул, пока я накладываю еду. – Роуз, выглядит и пахнет изумительно. Курица а-ля Кинг[11]?

– Понятия не имею, о чем ты говоришь. Но если хочешь, то пусть будет так.

Он берет вилку, не сводя глаз со стоящей перед ним тарелки.

– Курица а-ля Роуз, – шутит он, бросая на меня смешливый взгляд, а потом принимается за еду. Я, затаив дыхание, жду его вердикта.

Я наблюдаю за ним с другой стороны миниатюрного круглого столика и позволяю себе на мгновение испытать удовлетворение от того, что у меня что-то получилось. Чарли был так добр ко мне. Я часто отдаю много энергии на работе, пытаясь уверить клиентов, что они в хороших руках, но уже очень давно я не делала для других чего-то столь простого, как домашний ужин, приготовленный с заботой и вниманием.

Я привыкла ходить с друзьями в кафе или перекусывать на ходу сэндвичем, но, очевидно, забыла, какая это забота и близость: сперва приготовить, а потом разделить с кем-то трапезу. С человеком, общество которого так приятно; который, кажется, пробуждает во мне лучшие качества.

Я забыла, сколько удовлетворения может принести такой простой жест и как, приложив немного усилий ради тех, кто нам дорог, на тарелке можно обнажить душу. От восторга на лице Чарли, которому пришлось по нраву мое простое блюдо, становится неожиданно тепло.

– На вкус просто великолепно. Честное слово, Роуз, – говорит он, с аппетитом уминая курицу. – Вау. Восторг. Я даже не помню, когда для меня в последний раз кто-то готовил. Спасибо. Мне очень приятно.

Мы едим, запертые в небольшом домике в этот снежный декабрьский вечер, и меня словно что-то щекочет изнутри. Беседа льется плавно, мы даже не пытаемся отрицать, что между нами что-то происходит, и чувства нарастают со скоростью света. Мы забираемся все глубже и глубже в сердца друг друга.

– Расскажи побольше о своей семье, – просит меня Чарли.

Я принимаюсь счастливо рассказывать о своей прекрасной самоотверженной матери, которая всегда кажется мне такой сильной и благоразумной, несмотря на все испытания, которые выпали на ее долю.

Я шучу о своей сестре Саре, о ее отношениях с мужем, которые на фоне моей изменчивой личной жизни кажутся просто идеальными. Но настроение падает, когда я заговариваю о своем отце.

– Мы с папой… ну, мы сейчас почти не общаемся, – говорю я, сглатывая ком в горле. – Он человек бескомпромиссный. Если говорит что-то – то прямо, по-другому никак. Иногда это весело, иногда ужасно, но последнее время он так меня жалеет, что едва может смотреть мне в глаза.

Чарли откидывается на спинку стула. Он выглядит таким расслабленным и таким невероятно сексуальным в переменчивом свете свечей.

– Ох, Роуз, – говорит он мне, подливая нам вина. – Разных людей мы любим по-разному. По крайней мере, так мне кажется.

Я внимательно слушаю.

– Например, когда мы росли, все внимание матери доставалось Хелене, – объясняет он. – Для нее я был словно невидимкой, но потом сестра попала в аварию, и это изменило все.

– Какой ужас.

Он замолкает. Отправляет в рот порцию риса. Выжидает. В его глазах просто невыносимая боль.

– У нее был парень. Хороший пацан, Колин, и они отправились на первое свидание в кино. У Хелены была травма шеи, а Колин отделался испугом. Через пару недель у нее случился ишемический инсульт, вызванный снижением уровня кислорода в мозге. Ей было семнадцать.

Я роняю голову в ладони и тру виски. Я слышу только визг шин. Лязг металла. Крики.

– Роуз?

– Мне ужасно жаль, Чарли, – шепчу я и, перегнувшись через стол, беру его за руку. – Бедная Хелена.

Он выдерживает паузу, прежде чем снова заговорить.

– Ее жизнь навсегда изменилась. Медсестры, врачи, реабилитации, а потом и лечение в специальных заведениях, когда