ей так была нужна свобода, независимость. Но мама изменилась даже сильнее, чем сестра. Она словно не смогла справиться с трагедией, которая превратила ее драгоценную дочь в другого человека, и, чтобы справиться с болью, она начала пить. Наблюдать за этим было ужасно. Папа отреагировал похоже, но я не сомневаюсь, что по-своему они любили нас обоих.

Я отпиваю вино, чувствуя на губах прохладу, и понимаю, как легко сама могла пойти той же дорогой, чтобы притупить боль.

– В твоей жизни было столько горя, Чарли, но ты все еще способен на эмпатию, ты помогаешь, – говорю я. – Ты очень добрый человек. А как сейчас твои родители?

Он улыбается, но я вижу, что это грустная улыбка.

– Ну… это последний гвоздь в крышке гроба, если так можно сказать. Мы потеряли их через несколько лет после инсульта Хелены. Так что, пока не родилась Ребекка, Хелена была для меня всем. Каждое Рождество я устраивал представление с подарками, лучшей едой и ночевкой у меня дома. В последние годы мы были с ней и Ребеккой, но в этот раз мне нужно было взять перерыв. Побыть там, где я смогу отдохнуть и все обдумать, чтобы снова стать достойным братом Хелене и отцом Ребекке. Делает ли это меня эгоистом?

– Конечно, нет, – отвечаю я. – Я слышала, как ты говоришь с Хеленой. Ты лучший брат на свете, и я уверена, что одно Рождество этого не изменит. Она тебя обожает.

Он сияет, когда слышит эти слова, и задумчиво возвращается к ужину. Кажется таким странным, что мы, два человека, так поглощенные друг другом, впервые сидим за столом и нормально разговариваем по душам. С каждым словом, которое он произносит, я узнаю его все лучше.

– Мне пришлось хорошенько поработать над собой, чтобы помогать другим, – говорит он мне, сперва тщательно обдумав свои слова. – Да, это если коротко. Я трудился, чтобы оказаться в душевном плане там, где я сейчас, но отъезд дочери меня сильно пошатнул. Однако я начинаю видеть какой-то свет в конце тоннеля, а это я и хотел получить от своей одинокой поездки.

Он кажется таким сильным и уверенным. Более спокойным, чем мужчина, с которым я познакомилась несколько дней назад.

– А вместо этого оказался со мной.

Он пристально меня изучает, как будто мои слова слишком хороши, чтобы быть правдой.

Играющая на фоне классическая музыка словно становится громче, и я понимаю, что слышу собственный пульс.

– И я бы не хотел этого менять, – говорит он. – Ни за что на свете.

Боже.

Между нами стол, свечи и горячий ужин, но он находит мою ладонь и сжимает в своей. Этого достаточно, чтобы по моей коже побежали мурашки до самых кончиков пальцев ног.

– Так о чем мы говорили, пока я не принялся рассказывать трагичную историю своей жизни? – спрашивает он, смаргивая напряжение момента, который мы только что разделили.

– Ты мне говорил о… о том, что, по твоему мнению, люди любят по-разному. Это было к моим отношениям с папой.

– Да, я так смотрю на собственные семейные взаимодействия. Не пойми меня неправильно, я иногда жалуюсь на Хелену и на то, как она от меня зависит, звонит постоянно, но только про себя. Или Максу, если он оказывается рядом.

– Ты очень преданный.

Он смеется.

– Спасибо. Но и эгоистом я быть могу.

Я пожимаю плечами.

– Всем иногда нужно личное пространство, в этом нет ничего такого.

– А ты хороша.

Я медленно кладу нож и вилку. Я так старалась и надеялась, что сегодняшний вечер будет идеальным, и пока таким он и получается.

– Мне всегда казалось, что я в семье паршивая овца, но вслух об этом никогда не говорила, – признаюсь я. – Я была бунтаркой, а сестра – белее снега. И так по сей день.

– Тогда ты уникальна, – быстро отвечает он. – Быть уникальной интересней, чем правильной.

Я не могу сдержать улыбки.

– Еще я упрямая.

Он тоже улыбается.

– Ты хочешь сказать, смелая.

– И с деньгами не умею обращаться.

– Потому что очень щедра, – мгновенно откликается он. – Я так и подумал.

– Ха, ну спасибо.

– Все дело в перспективе, – говорит он, и в животе у меня начинают порхать бабочки. – Все мы скроены по-разному и на нас влияют разные вещи, Роуз. Ты творческая и яркая. Ты озаряешь светом все вокруг.

– Мой парень погиб, – слова вылетают из меня как лава из вулкана. Я не собиралась этого говорить, но, если вдруг меня хвалят, я чувствую необходимость рассказать правду. Не хочу, чтобы кто-то строил иллюзии на мой счет.

Чарли будто током ударило.

– Боже. Роуз.

– Мы попали в аварию накануне Рождества три года назад, – продолжаю я, чувствуя, как щиплет глаза и перехватывает дыхание. – С тех пор я поклялась встречать Рождество одна. Или, по крайней мере, пока не почувствую, что заслужила праздник.

Чарли замолкает. Кажется, будто мои слова ранили его в самое сердце. Но раз уж я начала, не хочу останавливаться, пока он не узнает обо мне всю правду. Мне с многим нужно справиться. Быть в коттедже восхитительно, но это не реальная жизнь, а я хочу, чтобы он узнал меня полностью. Со всеми дурными сторонами.

Чарли блуждает взглядом по комнате, и мне вдруг кажется, что я обнажена. Словно скинула кожу перед этим чудесным мужчиной, и теперь он сбежит, не пожелав меня больше знать. Я бы не стала его винить.

– Ох, Роуз, – говорит он, и я закрываю глаза, готовясь к тому, что в его глазах я больше не буду такой же, как пару минут назад. – Ты была с ним, когда все случилось?

– Да.

– Как это произошло? – мягко спрашивает он.

– Он умер… в ту же секунду. Прямо на месте, – заикаюсь я. – Я позвонила в скорую, но было слишком поздно. Его уже не стало.

Я хватаю ртом воздух, когда в моем воображении всплывает лицо Майкла, словно меня подстрелили.

– Я кричала. Звала его. Достала телефон, но руки так тряслись, что я едва могла его удержать. Но экстренный вызов нажать получилось. Я плохо помню. Все как в тумане. Как в кошмаре.

Я пытаюсь не расплакаться перед Чарли, но звуки в моей голове набирают обороты, как старый двигатель, который неожиданно завелся.

Я вспоминаю песню, которую поставил Майкл, запах сигарет, которым пропахла машина, тень от закатного солнца на его лице, как он стиснул мою ладонь и, задумавшись, посмотрел вниз, на наши переплетенные пальцы. Визг тормозов, столкновение, дым, тишину.

Чарли ждет. Не спешит, не бросает первое, что приходит в голову, лишь бы не