А потом они вдруг начали умирать.

– …И он, представляете себе, испугался. Ныл, что так не договаривались, что надо прикрыть лавочку. Я еле уговорил его устроить прощальный концерт. Ирочка, как я понимаю, уговаривала ровно на обратное, он дёргался, пил неделю… А в итоге в самый последний момент решил, что не хочет ни магии, ни славы. Мы поссорились, я уехал из города. Он, наверное, вздохнул с облегчением, но Ирочку на концерт всё-таки не позвал.

А ещё не подумал, что может означать отсутствие на месте артефакта-накопителя, который должен был собрать энергию с собравшейся в ангаре толпы. Нет его – и замечательно, можно не думать, можно петь песенки для любимых слушателей. И даже не догадываться, что в этот самый миг бывший лучший друг тихонько запускает артефакт с безопасного расстояния…

– И что, – спрашиваю мрачно, – силёнок не хватило?

– Теперь хватит, – уклончиво заявляет Зверев и оглядывается. – Так, где-то тут мы в прошлый раз потеряли след… Я вас оставлю, Катенька. И помните: магию не трогать!

Он обгоняет бредущих по склону пленниц и подзывает уменьшившегося до размеров собаки дракона – видимо, идея ищейки всё-таки получила воплощение. Я показываю язык ему в спину.

Глинистая почва под ногами быстро становится скользкой, хотя под деревьями дождь едва заметен. Зато следы остаются чёткие – рифлёных подошв и почти собачьих лап. Я ненадолго останавливаюсь над особо выразительным отпечатком: тут и когти видны, и неровные поперечные мазки, оставшиеся от, предположительно, шерсти между подушечками…

Есть ли у дракона шерсть на лапах?

Да почему бы и нет.

Идти тяжело: то вверх, то вниз, то снова вверх. Сперва вокруг молодая сосновая поросль, густая и плотная, потом начинается лес рукотворный: заброшенные карьеры засаживали теми же соснами, и теперь они стоят ровными рядами, как по линейке. С холмов открывается странный, пугающий и вместе с тем притягательный вид: мелкие озёра отчётливо голубого цвета, горы отработанной породы, размытые дождями и талой водой – песочно-жёлтые, красноватые, чёрные. Холодно, мокро, в отсутствие отвлекающей болтовни – страшно…

Не знаю, сколько времени приходится тащиться лесом. Дышать трудно, ноги ноют, в боку колет. Лерка потихоньку прибивается ко мне слева, Влад тащится справа. На попытку поговорить нам грозят, что пристрелят, мы не впечатляемся, но разговаривать тоже тяжело. Когда дракон наконец выводит хозяина сперва на заросшую просеку, а потом и на широкую поляну и тот объявляет привал, я с трудом удерживаюсь от того, чтоб сесть прямо на холодную землю.

Хотя не земля это. Больше всего похоже на материал пройденных нами рукотворных гор пустой породы – чёрно-серый песок с вкраплениями более крупных камней, слежавшийся в плотную корку. На краю поляны невесть кем сложена груда старых брёвен, отсыревших и растрескавшихся. Вручную такое не принесёшь. А может, среди тех, кто когда-то работал на карьерах, был доконтактный маг? Обнаружил нехорошее место, взял технику и людей, устроили просеку, засыпали поляну хорошенечко…

Жаль, если не поможет.

Охранники сгоняют нас в кучку, я замечаю на руках Ирины такую же цепочку, как у меня. Обезвредили, заразы… Но ведь не всех же!

Мы молча устраиваемся на брёвнах, и я тихонько пихаю плечом привалившуюся ко мне Лерку.

– Посмотри на мои руки, – шиплю, едва шевеля губами. – Видишь магию?

Она кое-как выпрямляется и скашивает глаза. Кивает. Замечательно…

– А сдвинуть ниточку к пальцам можешь? Мне бы только дотянуться!

…И надеяться, что за попытку впитать чужую магию мне ничего не будет.

– Как? – шёпотом отзывается Лерка. – Они ж услышат, если я буду петь!

И действительно. Я прикусываю губу, а потом делаю глубокий вдох.

– Ой, цветёт кали-и-ина в поле у ручья-а-а…

Я старательно тяну слова, выходит тихо, хрипло и местами не в такт, охранники оборачиваются, но Зверев машет на меня рукой, мол, пусть развлекается. Песню подхватывает Ирина, за ней, неожиданно, Влад. За «Калиной» затягиваем «Луч солнца золотого», потом Ангелина вдруг начинает государственный гимн…

Краем уха я отмечаю даже не пение – едва слышное гудение, словно вокруг вьётся невидимая пчела, но стараюсь не отвлекаться и не сбиваться. Зверев с помощниками что-то мудрит в центре поляны, и мне бы только руки освободить, на секундочку…

Накатившая волна дурноты заставляет меня поперхнуться знакомыми словами и закашляться. Воздух над поляной мерцает, хочется зажмуриться и сжаться в комок, и все уже замолчали, но я снова упорно вывожу «славься, Отечество наше свободное…», и рядом тянет одну ноту Лерка – а потом пихает меня в плечо.

Пора.

Ну давай, ниточка, иди в клубочек…

Реальность вокруг вздрагивает, и я закрываю глаза, чтобы не видеть колышущихся деревьев. Чужая магия колючая, шершавая и сухая, как грубая шерсть из старого бабушкиного комода, она пытается огрызаться, цепляется за пальцы и верёвку, но всё-таки впитывается в кожу, сжимается в комок.

– Всё, – шепчет мне на ухо Лерка. – Пропало.

Жаль, верёвку я впитать не могу. Но, может, прикосновение к Знаку действительно не нужно?

Открываю глаза, делаю вдох – и едва не забываю выдохнуть.

Посреди поляны стоит дом. Точно такой, какой мерещился мне под песни «Белены»: покосившийся сруб из чёрно-серых, будто когда-то обгоревших, брёвен, крыша шелушится тонкой деревянной черепицей, только окна закрыты ставнями и заколочены крест-накрест досками, а дверь заперта на четыре висячих замка. Земля вздрагивает, шевелится, макушки столбов-идолов прогрызают себе путь наверх, тянутся к скрытому тучами небу, и у их подножий разворачиваются папоротники, тоже серые, с красноватым отливом, и с кончиков листьев капает красное, и чёрный песок щерится осколками костей.

К брёвнам подкатывается проломленный череп, скалится редкими зубами. Лерка взвизгивает и поджимает ноги, Влад вскакивает, но тут же валится обратно. Я тщетно пытаюсь нащупать внутри себя клубочек с силой Ундины, или Саламандры, или вообще хоть какой-нибудь, ну иди же сюда, зараза, где вас всех вечно носит, когда нужны?!

Наёмники опасливо отходят к краю поляны. Чёрный дракон жмётся к земле, не решаясь отойти от хозяина. Зверев в круге идолов разводит руки в стороны, запрокидывает голову и хохочет, глядя на растущие столбы. Они уже выше человека, кривые рожи пялятся на нас зло и страшно – и, в отличие от моего видения, рты у них чистые.

Пока.

Знак под рукавом начинает подавать признаки жизни, ящерка мечется и колется искорками. Я хочу подогнать её, заставить спуститься на ладонь, но она, кажется, тоже боится, дёргается, пытается впитаться в кожу. Насколько же проще было с силой Саламандры…

Столбы перестают расти, земля успокаивается, на кончиках пальцев вспыхивают искры, я чувствую жар в ладонях. Чёртова ящерица шарахается к локтю, но верёвку-то я могу пережечь! Зверев оборачивается, смотрит на меня, волокна лопаются, пахнет палёным, кажется, я подожгла и рукав заодно, но это неважно, потому что колдун идёт ко мне, ускоряясь с каждым шагом. Я вскакиваю, шарахаюсь в сторону, дёргаюсь изо всех сил, разрывая остатки верёвки, едва не падаю, бегу к деревьям, трясущимися пальцами пытаюсь закатать рукав, ну где ты, паскуда, зови свою хозяйку, пока мы ещё живы!

За спиной кричат, шумят, матерятся, кажется, даже стреляют, я вцепляюсь в Знак, царапая кожу ногтями, руку опаляет холодом так, что ноют кости, ну вот сейчас, ещё немного…

Что-то с размаху врезается мне в спину. Едва успеваю прикрыть лицо, падаю, встречаюсь лбом с корнем дерева. Воздух вышибает из лёгких, пытаюсь вдохнуть, охаю от боли, перед