После последнего визита пенсионера к Копейкиным прошло больше месяца. С тех пор Баранов не казал к соседям носа. Не был замечен Павел Петрович и на улице. Некоторыежильцы не на шутку заволновались. Обычно старик ежедневно прогуливался во дворе, придираясь ко всем, кто попадал в поле зрения.

Розалия ликовала:

– Наверное, решил добровольно податься в дом престарелых. Туда ему и дорога. Ах, как же хорошо не видеть его физиономию.

Натка запротестовала:

– Ошибаетесь, я сегодня утром столкнулась с Елизаветой Федоровной, она сказала, что Баранов гостит у старшей дочери.

– Жаль. Остается надеяться, дед пробудет у дочурки до декабря будущего года.

А два часа спустя на пороге Копейкиных появился странный тип.

Наталья открыла дверь и, с интересом разглядывая незнакомца, спросила:

– Вам кого?

– Хай! – приветствовал Наташку до боли знакомый голос.

Натка прищурилась.

Перед ней стоял щуплый низкорослый паренек в рваных джинсах, с пояса свисали цепи, в потертых кроссовках и синем джемпере. На голове пацана – козырьком назад – сидела зеленая бейсболка. На носу примостились солнцезащитные очки. При этом гость как-то странно себя вел. Он не просто стоял, а постоянно дергался, будто к кроссовкам были приделаны пружины.

– Хай, говорю, – повторил неопознанный объект. – Ты чего, меня не узнала?

– Нет, – Ната покосилась на подошедшую Катку.

Копейкина задала тот же вопрос, что ранее и Натка.

– Кто вам нужен?

– Изменился я, да? Ха. Спасибо внучку моему. Он меня две недели всем премудростям обучал, – гость снял очки.

– Павел Петрович?!

– Не ждали? – ухмыльнулся Баранов. – То-то. Кто теперь скажет, что я не ровня Розалии? Да мы с ней одного поля ягоды. Я тоже стал гавнурным.

– Гламурным, – сглотнула Катка.

– Во-во, точно. А где сама-то? Пусть выходит, полюбуется на обновленного соседа.

Натали ринулась звать свекровь.

А стоило Станиславовне лицезреть престарелое чудо с нижнего этажа, как на нее напала икота.

– Твою мать! А я все утро гадаю, почему мне ночью тухлые помидоры снились? Паша, ты попрощаться зашел? За тобой скоро приедут? Номер больницы скажи, может, как-нибудь навещу. Тебя в отдельную палату поместят или сразу в карцер для буйных?

– Розалия, – радовался старик, вспоминая те замысловатые словечки, которым его обучал внук, – поехали трусить на танцплощадку.

– Трусить? Что трусить?

Баранов посмотрел на Катку. В его взгляде читалась мольба, мол, помоги, выручи, переведи.

– Мне кажется, Павел Петрович хотел пригласить вас потусить на дискотеке, – выдавила она.

– Ах, потусить?

– Ага-ага, именно потусить. Мы с тобой там всех подожжем. Всех!

Свекровь нахмурилась:

– В каком смысле?

– В прямом. Приедем и подожжем.

– Может, зажжете?

– Опять Катка права, конечно, зажжем. Собирайся. И ни о чем не беспокойся, я с собой много бабушек взял, можем ни в чем себе не отказывать.

Натка глупо хихикнула.

– А зачем вам на дискотеке много бабок? Одной, что ли мало? Ой… Бога ради… Ради всегосвятого… Розалия Станиславовна, миленькая… Вырвалось! Сорвалось! Вылетело! А-а-а… Ката, запомни меня молодой! – Наташка вовремя скрылась в своем убежище – то бишь санузле.

– Я из тебя гамбургеры сделаю! – свекровь долбила кулаком по двери.

Баранов усмехнулся:

– Да вы не поняли, я других бабушек беру, чтобы расплачиваться.

– Паша, ты дебил! Надо говорить бабки, а не бабушки.

– А какая разница?

Катарина попыталась незаметно юркнуть к себе, но властный голос свекрови ее остановил:

– Детка, покажи Павлу Петровичу, где у нас выход. Иначе покажу я. Но он будет совсем в другом месте – в форточке.

– Роза, – не унимался Баранов. – Ты же любишь шляться… Нет, нет, бывать в дорогих местах. Поехали, а? Будем там… Блин, забыл. А-а… будем колбаситься. Колбаситься и ветчиниться, короче, оторвем все катушки.

– Оторвемся на полную, – машинально проговорила Ката.

Розалия Станиславовна подошла к соседу и, положив руку ему на плечо, прочеканила:

– Котик, если на земле – типун мне на язык – исчезнут все представители мужского пола и останешься ты один, я под угрозой расстрела не появлюсь с тобой на людях.

– Но почему? – недоумевал пенсионер.

– Мы с тобой разные. И главное различие в том, что я принадлежу к пласту гламура. Я – особа голубых кровей. Ката, подтверди.

Катарина глупо захихикала.

– Подтверждаю. Розалии Станиславовне приходилось бывать баронессой, графиней и дажекнягиней.

– Меня это не останавливает, – не унимался Баранов. – Вон у Ваньки Сидорчука тоже жена больная на голову, так ничего, живут себе спокойненько. А чем мы с тобой хуже?

– Я богема!

– Вылечим. У меня младшая дочь врач.

– Элита!

– Достанем все необходимые лекарства.

– Я принадлежу к сливкам общества!

– И я сливы люблю.

– Я эстетка!

– Не беда, главное, чтобы не при людях.

– Все! Не желаю больше видеть эту физиономию.

– Роза, мы вынесем из квартиры все зеркала. Обещаю.

– Сволочь! И знаешь что? Верни мне мои диван, кресла и телевизор.

У Баранова отвисла челюсть:

– Как вернуть?

– Молча. В темпе вальса.

Павел Петрович снял бейсболку и, вертя ее в руках, попятился назад.

– Дареное возврату не подлежит.

– Гони назад диван, придурок!

– На себя давно смотрела? Размалевалась опять, как чучело. А во что вырядилась! Постыдилась бы!

Розалия попыталась схватить старика за руку, но тот увернулся и бросился бежать.

– Попадись мне на глаза, я тебя в асфальт закатаю.

– Имей в виду, начнешь топать каблуками, я в милицию заявлю и жалобу напишу.