машину, чтобы открыть Уилле дверь. Клянусь, этот ребенок бегает, прыгает и карабкается куда-то без остановки… Он точно отнял у меня несколько лет жизни.

– Уилла! – кричит он, когда она выходит из машины.

– Ты не мой шофер, знаешь ли, – бормочет она, опираясь на мою руку, чтобы спрыгнуть на землю.

– В список проступков твоих бывших – помимо нежелания тебе отлизывать – добавляется еще и то, что они не открывали тебе дверь машины.

Она краснеет и, отстраняясь, отпускает мою руку.

Не касаться рук друг друга будет настоящей пыткой. Я понимаю это по тому, как ее пальцы скользят по моей ладони, словно желая удержать контакт как можно дольше.

К счастью для моего самолюбия, Люк бросается на шею сначала ко мне. Обнимая его, я подмечаю, насколько тяжелее он стал. Насколько выше. Он растет быстрее, чем я ожидал. Он растет чертовски быстро.

– Привет, приятель. Как твоя ночевка?

– Суперски! – Он громко целует меня в щеку, и я задаюсь вопросом, когда же он перестанет так делать.

Он соскакивает с меня и проделывает то же самое с Уиллой, только обнимает ее за талию. Она наклоняется к нему, и ее волосы рассыпаются вокруг него, когда они обнимаются. Уилла шепчет ему что-то на ухо, поглаживая по затылку и быстро целуя в макушку. В ответ Люк хихикает.

Я наблюдаю за ними, как влюбленный дурак, представляя то, что никогда не позволял себе представлять. За эти годы у Люка было множество воспитателей, учителей, друзей, но ни к кому из них он не был так привязан, как к Уилле. Он нуждался в ком-то вроде нее.

И, кажется, этим мы с ним похожи, потому что я не могу отвести от них глаз.

– У тебя инсульт, сынок?! – кричит придурок-папаша с крыльца так, что я подпрыгиваю на месте.

Я упираю руки в бока и бросаю на него самый красноречивый взгляд.

Он не глуп. И ухмыляется так, будто что-то знает. И я уверен, что знает. Но мне не нужно, чтобы он все усложнял, отпуская шуточки о минете на лужайке или о еще какой-нибудь хрени, которую придумывает развлечения ради.

Жду не дождусь, когда состарюсь и уйду на покой, буду говорить всякую ерунду, просто чтобы смотреть на реакцию людей и наслаждаться. Вот она – настоящая мечта.

– Просто устал, – решаю я ответить.

Харви с понимающей улыбкой прислоняется к столбику крыльца:

– Вот что случается, если в твоем возрасте засидеться допоздна на вечеринке.

Уилла выпрямляется, обнимая все еще прижимающегося к ней Люка:

– Это я была на вечеринке. Кейд остался дома, чтобы прибраться. Он очень аккуратный. В этом плане ты хорошо поработал.

Отец смеется:

– Этот мальчик убирается, только когда ему тревожно.

Черт.

– Что ж, должно быть, уровень его тревожности зашкаливает, – отпускает остроту Уилла, стараясь выглядеть непринужденно. Ее барменский подкол попадает в точку, но отец на него не клюет.

– Сейчас он выглядит необычайно спокойным, – отвечает он с улыбкой от уха до уха.

– Господи Иисусе, – бормочу я, пиная камешек в грязи под рабочим ботинком.

Уилла хихикает и отводит глаза. Мы оба знаем, что попались. Чертов орлиный взгляд старины Харви не упускает ни одной мелочи. И вот что я получаю за то, что пялюсь на Уиллу так, словно она подарок небес.

Прошло всего десять минут с того момента, как мы вышли из дома, а мне уже не удается сохранить наши отношения в секрете. Часть меня не хочет этого, но также я не хочу, чтобы на меня смотрели с жалостью, когда она уйдет. Я не желаю слышать неловкие покашливания и чувствовать спине утешающие похлопывания. А если наши отношения останутся тайной, они не будут знать, почему я несчастен. И такой вариант мне нравится больше.

– Какие планы на сегодня? – Я смотрю на Люка сверху вниз, предпочитая полностью игнорировать отца.

– Строить планы на мой день рождения! Уилла, ты ведь придешь? Даже если он выпадет на выходной?

Она улыбается, крепко сжимая его маленькие плечи:

– Ни за что не пропущу.

– А сыграешь на гитаре «Happy Birthday»?

Она смеется, и мой член твердеет. Наблюдать за игрой Уиллы – особое удовольствие. В голове сразу же всплывает картинка, как под приятную мелодию звучит ее мягкий скрипучий голос, как пальцы нежно касаются струн, а волосы рассыпаются по окрашенному дереву гитары.

Это почти так же сексуально, как когда она садится на брыкающуюся лошадь и скачет верхом.

– У меня есть идея получше, – говорит Уилла. – Я научу тебя ее играть.

У Люка округляются глаза:

– У всех на виду?

– Если захочешь. – Она треплет ему волосы, а я начинаю бросать беспокойные взгляды на каждого. Потому что день рождения Люка – единственный день в году, когда Талия любит выходить из тени.

Я смотрю на отца. Мы вместе много лет работаем на этой земле и научились довольно хорошо понимать друг друга, и я вижу, что он думает о том же, о чем и я.

Я никогда не стремился разлучить Талию с Люком. И много раз давал ей возможность стать частью его жизни, даже если она ими не пользовалась.

Думаю, меня это ранит больше, чем Люка. Для него она не имеет значения. Для меня же она должна была иметь значение. Я не могу смириться с тем, что она пропускает его взросление, но я никогда не пристыжу ее за это и не буду ограждать нашего сына, пока она не причиняет ему боль.

– Нам нужно обсудить встречу родственников и друзей, Кейд, – говорит отец. – Заглянешь на обед? Спланируем кое-что.

– И Уилла тоже пойдет! – Люк уже тащит ее к дому, сжимая крошечной рукой ее ладонь.

– У нее сегодня выходной, приятель, – напоминаю я ему. Грань между всем начинает стираться, поэтому я отчаянно стараюсь сохранить ее.

Она переводит взгляд с Люка на меня:

– Все в порядке. От тебя, дружок, мне выходной не нужен. Ты один из моих самых любимых людей на свете.

Сердце в груди замирает, и я резко втягиваю носом воздух. Оттого, как Люк улыбается, оттого, как он становится все выше, мою переносицу начинает щипать. Я сжимаю ее пальцами, тру и отворачиваюсь. Затем шагаю к дому, опустив голову, чтобы никто не увидел эмоций в моих глазах.

Но мне и не нужно смотреть на отца, чтобы он все понял. В конце концов, кто знает своего сына лучше, чем отец-одиночка? До того как он вышел на пенсию, мы вместе проводили долгие дни на пастбище, так что скрыть что-либо друг от друга практически невозможно.

– Тяжелый случай, парень, – говорит он, хлопая меня по плечу, когда я прохожу