горах трупов и лошадиных туш. Ниже по болоту чуть получше, но большим войском там рискованно идти.

— Мы, как кость в горле теперь для супостата, — слышу сиплое от матёрого дружинника с позиции. — Пока с нами не покончат, дальше не двинутся.

— Главное, чтоб князь наш в крепость ростовскую прорвался, — говорит другой. — Тогда не зря мы тут сгинули.

— А ты нас не хорони, лучше Перуну помолись.

Укладываюсь под настилом из щитов на тюк с провизией, не чувствуя своего тела. Ещё секунду назад я слышал стоны откуда–то снизу. Протяжные, мучительные, сводящие с ума. Это раненные половцы, а может и наши.

Я просто отдохну немного и спущусь. Немного… и спущусь…

Дрожь от земли пробудила ранним утром. Топот и воинственные крики наплыли, взбодрив за мгновение. Ещё день продержаться. Ещё один бесконечный, изнурительный и адский день.

— Идут!! — Взревел дружинник и упал поражённый стрелой прямо ко мне в руки.

Укладываю его аккуратно в сторону, не дышит уже, а глаза так и не закрылись, в меня смотрят.

Стрелы сыплются, бьются на щит.

— Сюда идите, щенки половские!! — Кричит Хотомир, щитом закрываясь ловко, и смеётся, как полоумный. — Сюда! Всех накормлю!!

В гору несётся пехота, наступая уже со всех сторон. Слышен и массовый топот конницы, но она будто бурная река, обходит наш островок и уносится дальше. Похоже, половцы, убедившись, что нас осталась горстка, больше не задействуют её.

На нас и средней паршивости пехоты хватит. А она валит, так валит! Весь подъём в чёрных спинах и щитах с красными змеюками. Лезут, как тараканы из отравленной канализации. Ещё и стрелами осыпают беспорядочно.

Сотню стрелков и мы соскребли, стрел насобирали половских на целую армию. Отвечаем залпами, поражая гадов. Подключаюсь и я, отправляя приветы из «Ветерка».

Бойцы встречают копьями, щитами закрываются от стрел. Первая волна неприятеля опрокидывается. Вторая… третья… Прорывающиеся местами гады получают уже от мечников. Налетаю на врага и я, не чувствуя усталости. И не зная страха.

Мои верные товарищи со мной, прикрываем друг другу спины.

Не проходит и часа измотанные, побитые и раненные дружинники начинают сдавать помаленьку. Половцы нескончаемой лавиной прут и прут, заваливая своими трупами, как обдолбаные наркоманы. Лезут из всех щелей, вцепляются даже в ноги наших бойцов, валят и вгрызаются. Отвоёвывают высоту, окружая в плотное кольцо!

На дружинника по четыре по пять гадов, шансы на выживание резко падают! Но мы ещё держимся.

Ещё полчаса и рука рубить устала. Крезо покатился, борясь со вцепившимся половцем. Тут же Гайянэ выхватила в живот стрелу и завалилась! На меня трое полезли, глаза разбегаются, кого рубить! Корнями последними подрубил, следом проткнул одного. На второго замахнулся, и огрели со спины чем–то тяжёлым. Покатился и вскочил, минуя вражеское копьё! Ринулся чернявку искать. А тут Хотомира окружили, уже добивают топорами осевшего!

Как назло, твари поганые прямо под ноги лезут, не давая действовать, чтоб выручить товарища. Кольнуло в бок, отмахнулся, перерубая очередного. Мясом палённым несёт, кровь брызжет.

Махнул неудачно, промахнувшись. По башке огрели, упал, снова поднялся. Поначалу поплыл, но встряхнулся. И, мать вашу, ошалел.

Всё, один я будто. Вокруг мгла кровавая притянулась, из которой лезут черти.

— Получи! — Рублю ошалело на последних всплесках адреналина. — И ты! На, сука!!

Перекатываюсь, уходя от удара, рублю ноги в чёрных латах, протыкаю тела. Припасённую шрапнель пускаю во вражью толпу, лишаясь последнего материала для защиты. Валится половина, вторая дальше прёт. Деваться некуда, окружают меня. Ухожу на высоту, ползу по горе трупов. Всё выше и выше, отбрыкиваясь от нападающих. Знамя моё торчит на пути. Мёртвый дружинник из деревни так и не выпустил его.

Принимаю своё знамя от павшего товарища и лезу дальше, отмахиваясь от преследователей клинком, от которого уже стук глухой слышен.

Хотомир ревёт снизу, будто воскрес. Рубится до последнего воевода. Крик перерастает в хрип, всё, отвоевался витязь. А я… рук не чувствую, ноги подламываются. Но ползу, как на костылях. Втыкаю знамя меж трупов. И встаю в полный рост на самой вершину. А твари всё лезут ко мне. И я только этому рад.

Рублю, сшибаю, катятся обратно. Дух под сердцем визжит отчаянно, сплёл туго кисть из тонких корешков, чтоб я меч не выронил. Ещё два половца от меня получают, и клинок Батыйгана о лезвие третьего, наконец, ломается. Вот и всё.

А нет, не всё. Обрубок в горло вгоняю по рукоять, ногой сталкивая хрипящего.

В спину лёгкий толчок, немеет меж лопаток. А, это стрела. В бедро прилетает ещё одна, от бессилия опускаюсь на колено. Топор летит в меня, дёргаюсь в сторону. Э нет, дружок, меня так просто не возьмёшь! Проваливается половец и получает встречный тычок. Тупой обрубок не пробивает кольчугу. Вынимаю у него же с пояса кинжал и режу горло, оставляя клинок в плоти. Кровь бьёт в лицо. Солёная, нет… сладкая. Толкаю труп прочь с моей высоты. Сам отшатываюсь, заваливаясь на знамя. Сползаю по древку. Из последних сил хватаюсь за него. Держусь. И обрубок меча своего всё ещё держу!

За ногу хватает чья–то цепкая рука, будто хозяин её тонет. Может свой? Нет, чёрные латы. Брыкаюсь, давая пяткой в нос, и покатился гад вниз.

Жду врагов. Жду! Но затаились вдруг они. Ну где вы, черти⁈

Больше не орут злобно, как торжествующие хищники, а кричат где–то на дне своего ада отчаянно.

Шум боя от меня ушёл. Схлынуло всё, вместе с моими силами. Подумал было, что уже агония злую шутку со мной играет. Умираю, вот и чудится.

Чудится мне… что мгла рассеивается, что валятся половцы под горкой моей от стрел, что бегут с высоты и катятся. Что орда всполошилась на подступах, что сеча пошла с другой стороны знатная.

Шатаясь, кое–как поднялся. Стёр с глаз кровь и грязь. И увидел отчётливо меж пожжённых крон знамёна тульские. И ещё какие–то мелькают.

Вот так сюрприз. В тыл врагу ударили наши. Да так, что начали всех оставшихся гадов просто давить. Там и всполохи пошли магические мощнейшие, разрывающие в клочья целые толпы. И конница блестящая от бронированного металла врубилась, перемалывая всё к херам.

Не успел и глазом моргнуть, конники тульские на высоту нашу взлетели, каким–то чудом прямо по трупам. Похоже, растерялись даже. Смотрят с ужасом на изрубленные тела, на месиво адское, где уже никого на ногах не стоит. Кроме одного… На горку мою взгляды ведут всё выше и выше. А затем в