лучший ресторан, побывать на лучшем матче в бейзболл. Стоит только мигнуть, и он, мистер Джонсон, урожденный Коханецкий, предоставит дорогому земляку все наилучшее, что есть в Сиэттле, в Америке, на земном шаре!..　

— Hex пан тылько муви, тылько говорить ми! — восклицал он и, как средневековый кавалер, мёл перед собой засаленной шляпой.　

Я ответил, что тороплюсь на Аляску и заинтересован лишь в приобретении билета на завтрашний пароход.　

— Як ютро? Туморроу? Зав-три? Мадонна миа! — горестно вздохнул Уильям-Владислав, томными жестами изображая душевную скорбь по поводу нашего с ним преждевременного расставания.　

— Да, ютро. Туморроу. Зав-тра!　

В один миг забыв о своей грусти, Джонсон повис на телефоне. Минут через двадцать бой из конторы пароходной компании принес билет. Мне удалось вежливо спровадить «коммерческого представителя». Однако, удаляясь, он грозился, что не даст земляку скучать…　

На сиэттльский рейд вернулась с маневров тихоокеанская эскадра.

Стайки моряков разбрелись по городу в поисках дешевого алкогольного пойла. По тротуарам, взявшись под руки, шатались развязные юноши с испитыми лицами. Горланили песни, загораживали дорогу, привязывались к встречным. Прохожие подобострастно отступали на мостовую, лавируя между автомобилями. У дверей кино загулявший рыжий верзила в грязной матросской тельняшке затеял драку с уличным разносчиком. Прохожие окружили буянов и, как водится, стравливали их, радуясь даровому представлению. Рыжий сбил разносчика и, нагнувшись над его тощим телом, деловито отсчитывал: «Уан… Ту… Три… Фор… Файф… Эйт… Тен!..» Полисмен на углу поощрительно кивал головой. Приятели поволокли верзилу в кино.　

Не без некоторого беспокойства я возвращался в гостиницу: вероятно, в коридоре дежурит урожденный Коханецкий, и мне опять придется слушать вдохновенную исповедь о четырех вундеркиндах и пятом в перспективе! Но, как ни странно, «коммерческий представитель» отсутствовал. Однако отвязаться от него совсем было невозможно. Он еще трижды звонил, осведомлялся, нет ли в нем надобности, и предупредил, что в восемь утра заедет, чтобы проводить гостя на пароход. Джонсон был первым, кого я увидел, раскрыв глаза. С часами в руках он склонился над кроватью в позе врача, собирающегося считать пульс.　

У причала сиэттльского порта стоял пароход аляскинской линии с неожиданным названием: «Баранов». Американцы произносили его по своему: «Бэрэноф». Это фамилия одного из основателей славной Русско-Американской компании, неутомимого правителя аляскинских владений России…　

Многое напоминает здесь о подвигах русских людей, за полтора века до этого открывших и заселивших крайний северо- запад американского континента.　

Двадцать четвертого августа 1783 года в гавань на острове Кодьяке у берегов Аляскинского полуострова вошло диковинное судно. На борту его было написано «Три святителя». На кем плыл предприимчивый рыльский купец Григорий Иванович Шелехов, снискавший себе впоследствии имя «Колумба Русского».　

Шелехов и его промышленные люди неутомимо осваивали этот далекий край. На Кодьяке и на других аляскинских землях они строили крепости и поселки, обучали население ремеслам и земледелию, создавали школы. Бесчисленное множество дорогих шкур морского бобра, моржовые клыки и китовый ус вывозились отсюда на крупнейшие рынки мира.　

Преемником Шелехова стал Баранов — каргопольский купец, строитель городов и кораблей, прозванный «Российским Пизарро». Это он основал на острове Ситка столичный город русской Америки, резиденцию главного правителя — Новоархангельск. Отсюда уходили его корабли в Калифорнию и Китай, к Филиппинам и Гавайям. Отсюда в 1812 году ушли русские люди, основавшие вблизи нынешнего Сан-Франциско легендарную крепость Росс — самый южный пункт, до которого простирались русские владения в Северной Америке.　

Город Ситка ко времени моего путешествия насчитывал более тысячи жителей. Здесь сохранилась резиденция Баранова.　

Моим соседом по каюте «Баранова» оказался метеоролог Вернон из Города Соленого озера, скучный и смирный потомок мормонов. Он тоже ехал в Фербэнкс для помощи Михаилу Белякову.　

Ежеминутно в дверь просовывалась лысая голова Уильяма- Владислава; осведомившись, все ли в порядке, он исчезал бесшумно, как мышь. Несколько раз «коммерческий представитель» появлялся в обществе пассажиров-американцев и, дергая подбородком, знакомил их с советским журналистом; из «дорогого земляка» он уже произвел меня в своего «старого друга». Лишь после третьего гудка Джонсон стал прощаться; он энергично тряс мне руку, в третий раз за утро сунул визитную карточку с затейливым вензелем и, крича — «я готовый помогайт», полез за борт. Его тощая фигурка долго еще маячила на пристани.　

Через трое суток «Баранов» должен был подойти к главному городу Аляски — Джюно, откуда в тот же день уходил рейсовый «Локхид-Электра» на Фербэнкс. Мертвая тоска царила на пароходе. Третий класс населяли безработные, гонимые на Север надеждой найти какое-либо занятие. В первом и во втором расположились бизнесмены, ищущие на Аляске объекты для выгодного помещения капитала, и богатые туристы, преимущественно ворчливые старики и молодящиеся леди. Мукомольный король из Портланда путешествовал с двумя сыновьями. Старший был миловидный юноша с тонкими чертами смугловатого лица; другой — подросток лет четырнадцати, красноволосый, веснущатый увалень с толстыми вывороченными губами. Пуская пузыри и как-то странно булькая, он хвастался папашиными виллами и лошадьми, яхтой и автомобилями. Отец снисходительно улыбался, жалуясь, что гувернантка и трое учителей не могут справиться с «шалунишкой», перетаскивая его из класса в класс…　

«Баранов» плыл между поросшими густым сосновым лесом темнозелеными островами, приближаясь к канадской границе. Я ехал в край, знакомый мне только по северным рассказам Джека Лондона. С тех времен, которые описывал американский романист, прошло лет сорок, и многое, вероятно, переменилось в «стране золота и белого безмолвия».　

На территории Аляски уместились бы три таких страны, как Франция, Германия и Испания, либо десяток штатов США. Огромный край, отделенный от России лишь восемьюдесятью пятью километрами Берингова пролива, правительство Александра II продало Соединенным Штатам в 1868 году за… семь миллионов двести тысяч долларов. Это было за десять лет до плавания Норденшельда на «Веге» по Северному морскому пути, которое возбудило интерес к арктическим странам. Американцы за бесценок заполучили «драгоценный кусок». За последние десять лет из Аляски ежегодно вывозят только золота и серебра на пятнадцать-двадцать миллионов долларов, а всего за пятьдесят лет в недрах края добыто полезных ископаемых на сумму в сто раз большую, чем получило царское правительство.　

В витринах аляскинских магазинов выставлены открытки, на которых воспроизведен договор о продаже края Соединенным Штатам и банковский чек на семь миллионов двести тысяч: эти репродукции должны, вероятно, напоминать о «законности сделки».　

— Царские министры здорово продешевили Аляску, не правда ли? — заметил я унылому соседу. — Американцы сделали выгоднейший бизнес.　

Вернон глубокомысленно задумался. Вопрос не имел касательства к метеорологии и, следовательно, выходил за пределы его интересов.　

— А может быть, они покупали кота в мешке? — нерешительно произнес он деревянным голосом и почему-то застыдился. Помолчав, он продолжал извиняющимся тоном: