бы к себе на родину, в Саратов, да кому я такой нужен, — с горечью проговорил он.　

Нас познакомили с интересным стариком, сохранившим и в семьдесят лет юношескую живость. Это был Элем Харниш, живая история минувших годов «золотой лихорадки»… Тут уже автору никак не обойтись без ссылки на Джека Лондона, посвятившего Харнишу один из своих увлекательных романов «День пламенеет».　

«…Мало кто называл Элема Харниш иначе, чем «Пламенный». Это имя было дано ему в первые дни пребывания в этой местности, так как у него была привычка поднимать своих товарищей с кровати криком: «Эй, вставайте! День пламенеет!».　

Он был Пламенным, пионером, тем, кто чуть ли не в древние века этой молодой страны перешел Чилькут и опустился вниз по Юкону… Он был Пламенным, героем десятков невероятных приключений, человеком, который через дикие тундры домчался к китобойному флоту, затертому льдами в Полярном море. Он был тем, кто сделал перегон с почтой от Сёркл-Сити до Солт-Уотер и обратно в шестьдесят дней… Несмотря на свою молодость, он был признан первым и выше всех. По времени он опередил всех. Энергией и выдержкой он был богаче всех. Что же касается его выносливости, то, по общему мнению, он превосходил самого выносливого из них. Наконец, он считался человеком сильным и честным…»　

Так Джек Лондон описывал Элема Харниша.　

Когда сорок лет назад американский романист встретился с Харнишем, тому шел уже тридцатый год. Они подружились и совершили путешествие из Джюно в Даусон, на прииски Клондайка, по знаменитой чилькутской тропе. Немало удивительных приключений рассказал Элем писателю из Калифорнии.　

Мысленно рисуя облик Пламенного и сделав необходимую возрастную поправку, я переступил порог маленькой хижины на окраине Фербэнкса.　

— Знакомьтесь, это Пламенный, — сказал мой спутник.　

Из-за стола поднялся сухонький, сутулый старичок, с оголенной головой, весь в морщинах. Только глаза его молодо блестели, с любопытством разглядывая гостей. Пламенный был явно польщен: его никто не навещает. Он оказался словоохотливым и остроумным собеседником.　

— С Джеком я провел почти год, — вспоминал Элем Хар- ниш. — Он был настоящий парень, только уж слишком пристрастился к виски. Оттого, может быть, он и умер молодым, сорока лет, что ли… На Аляске Джек книг не писал, но каждый день делал какие-то заметки в тетради. Я не понимал: к чему это? А спустя долгое время прочел его северные «стори», ну и насчет себя тоже… Многое тогда, действительно, мы с ним повидали… Купили сообща с Джеком полдюжины лошадей, продовольствия на год — муку, бобы, бэкон, сахар. Была уже поздняя осень, реки вставали, и мы едва поспели в Даусон до зимы. Да, скучать в Даусоне было некогда! Играли в карты, танцовали, дрались, пели, любили… Я был бравый парень, мороз мне нипочем, спал в мешке прямо на снегу, без палатки… Силачом был! — Харниш напряг вялые бицепсы и с легким вздохом опустил руку.　

— Значит, Джек Лондон правильно описал Пламенного? Так все и было? — спросил Беляков.　

— Ну, положим, не все… Какой писатель не дает воли фантазии! Конечно, и Джек присочинил кое-что. Обо мне сначала вроде написано верно, а вот дальше, где он рассказывает, будто Элем Харниш накопил миллионы и уехал на юг, — все придумано. Но до того это складно у Джека вышло, что я и сам, знаете, усомнился: а может быть, у меня в самом деле было десять миллионов? Что вы на это скажете? — залился Харниш мелким смехом. — Ну и, конечно, неправда, будто бы, когда я уехал, одна особа… ну, эта самая Дева, что ли, застрелилась. Не было этого! Я, признаюсь, любил многих женщин, но ни одна из них от моей любви не умирала… Да, молодые люди, много было тогда всякого, и многое я успел позабыть…　

Старик взволновался и расчувствовался. Тоскливо доживает он свой век в однокомнатном домике. Только и радости, что копаться на крошечном огородике, где он выращивает какую-то особенную капусту, да покалякать с таким же пионером, перебирая воспоминания молодости. Сейчас стоят теплые дни, на улицах встречаются туристы, есть с кем поболтать о том, о сём, можно погреться на солнышке; но вот подкрадется семимесячная зима, ударят сорокаградусные морозы, снегом занесет по самую крышу, и будет Пламенный коротать дни в одиночестве, никому не нужный, всеми забытый.　

Мы вместе сфотографировались. Харниш был тронут. Он показал нам свои грядки.　

— Вот чем теперь занимается Пламенный, — с грустной улыбкой сказал он.

XV

В три часа пополудни двое мальчуганов, вихрастых, озорных и голосистых, вылетают на местный «Бродвей», размахивая пачкой газет: «Фербэнкс пейпер! Фербэнкс пейпер!..» — что в дословном переводе значит: фербэнксская бумага.　

На «бумаге» — многообещающий подзаголовок: «Ежедневные новости фербэнксского горняка». Но напрасно было бы искать в этом типичном провинциальном издании, принадлежащем мощному газетному концерну, хотя бы строчку о труде и жизни аляскинских горняков. В редакции никому и в голову не приходит заняться этой темой.　

Пара быстроногих репортеров безустали рыскала по городу в поисках обывательской хроники и «сенсаций». У болтливых швейцаров, лавочников, горничных и полисменов они выуживали мелкие сплетни и обстоятельно докладывали о них «старому Чарли», редактору Чарльзу Сеттльмайеру: «У преподобного Генри Мортимера сука доберман-пинчера принесла трех прелестных щенят… Служанка аптекаря Гибсона свойми глазами видела доктора философии Ирвинга Дэрби, выходящего на рассвете из веселого заведения на Четвертой улице… Возле кладбища обнаружен вдребезги пьяный оборванец с дамскими золотыми часиками… Полицейский офицер О’Бриен весь вечер шатался под окном Беллы Хустон, супруги виноторговца Иеремии Хустона, лежащего в госпитале…» Редактор наматывает на ус; в этом городишке ему полезно знать всю подноготную обывателей.　

Городские новости» печатаются на видном месте:　

«Вернулась на пост. После недельного отдыха вернулась на свой пост мисс Вирджиния Стэйнлейн, удостоенная прошлой зимой приза за красоту ног. Королева ног изумительно выглядит и, в качестве лифтерши, опять украсит вестибюль Федерал билдинг.[11]

Прибавление семейства. Миссис Рози Баткович, супруга владельца ателье мод, родила вчера в госпитале прекрасного мальчика. По случаю рождения сына мистер Абрагам Баткович угощал знакомых, в соответствии с традицией, отличными сигарами, купленными в магазине Левари.　

Телячья печенка «Т а в е р н». Знаменитое и за пределами нашего города «Таверн-кафе» обрадовало посетителей новым превосходным блюдом. Это — телячья печенка в особом соусе, изобретенном нашим уважаемым кулинаром Наполеоном Пипу…»　

Репортеры-скороходы попутно выклянчивали рекламные объявления. «Старый Чарли» обложил предпринимателей и торговцев данью. Хозяину единственной в городе табачной лавочки, парикмахеру или владельцу велосипедной мастерской вовсе