включая женщин и детей. Хадита сразу же привлекла внимание всего мира как символ вышедшей из-под контроля войны, развращающей душу Америки. Олицетворением этой реакции стал издатель журнала «Харперз» Джон Макартур. «Морпехи, если уж на то пошло, — писал он, — более опасны для гражданских, чем армейцы, из-за того, что их накачивают агрессией в ходе базовой военной подготовки. Теперь у морпехов, похоже, есть свой собственный Милай[30], и я готов поспорить, что убийства в Хадите стали исключительными событиями в грязной войне, которую мы ведем в Ираке, — неоправданной и проигрышной войне, порожденной продажными политиками». Один видный политик заявил, что «отделение морской пехоты хладнокровно убивало невинных гражданских лиц. Они заходили в дома и убивали женщин и детей».

Даже когда морских пехотинцев изображали «накачанными агрессией» и «хладнокровными убийцами», я ежедневно читал в прессе написанные скучным слогом статьи о «бомбах, взорвавшихся на рынке» или о том, что «исследование показывает, что в 2006 году от насилия погибло 27 000 гражданских лиц».

Обратите внимание на нейтральные формулировки: «Взрывы бомб» и «Смерть от насилия». Звучит так, будто причиной «инцидентов» стал ураган или другая сила природы. Такие бессубъектные сообщения создавали моральное оправдание врагу, убившему сотни женщин и детей. И наоборот, об ошибках наших войск сообщалось активно, выставляя их в наихудшем свете, как будто эти действия определяли обычную работу наших подразделений.

Суть АКИ — это тирания, облаченная в фальшивые религиозные одежды, и эти сообщения прямо вписывались в этот порочный нарратив. У нас в Соединенных Штатах не оказалось встречного контрнарратива. Во время службы в Куантико я беседовал с репортерами и высказывал свои опасения.

Я говорил: «Этот враг решил, что война будет вестись нарративами, в средствах массовой информации. Если у нас не будет таких людей, как вы [репортеров], приверженных [фактическому освещению событий], пытающихся разобраться в сложностях этой войны и… изложить их в понятных для аудитории терминах, то мы потеряем моральное преимущество перед мировой аудиторией».

Я не просил оправдывать аморальные действия с нашей стороны; скорее, я утверждал, что журналисты должны заниматься своей профессией с той же честностью, которую они ожидают от нас. Намеренное нападение на мирных жителей, иначе называемых невинными женщинами и детьми, или создание угрозы для них путем ведения огня, прикрываясь местным населением, никогда не являлось нашим образом действий; но это был стиль работы нашего врага. Между джихадистскими террористами и нашими войсками не существует морального знака равенства. В условиях войны, наносящей моральные травмы, мы по-прежнему придерживаемся высочайших моральных стандартов для наших морских пехотинцев. Дисциплина — вот наша защитная ткань. Для этого я предпринимал меры, способные погубить мою карьеру, в том числе на уровне командования, стоящего выше тактических подразделений. Мы будем отстаивать высокие этические принципы Америки.

Наш подход не нов и не является порождением политкорректности. В 1863 году президент Линкольн утвердил общий приказ для всех солдат Союза: «Люди, взявшие в руки оружие в публичной войне, не перестают от этого быть нравственными существами, ответственными друг за друга и перед Богом».

В 2003–2004 годах через 1-ю дивизию морской пехоты, находившуюся под моим командованием, прошло тридцать пять тысяч военнослужащих. За это время я созвал двадцать три общих военных трибунала — менее одного на тысячу морских пехотинцев, служивших в жесточайшей обстановке, — и в большинстве случаев обвинения касались жестокого обращения с пленными, но не убийств. Некоторые из этих немногих нарушений были незначительными, как, например, надевание брезентового мешка на голову заключенного в условиях сильной летней жары. Но я ясно дал понять, что не потерплю подобного поведения. На службе в морской пехоте ответственность за нарушение дисциплины несете вы.

Как командир, я должен был решить, отдавать ли под трибунал морских пехотинцев, виновных в гибели мирных жителей в Хадите. Получив несколько коробок с материалами расследования об этой перестрелке, я сидел в одиночестве ночь за ночью, читая каждое слово, более девяти тысяч страниц — эквивалент двух десятков книг. Были ли правы конгрессмен и издатель журнала, считая, что морские пехотинцы хладнокровно убивали невинных гражданских лиц? Это был непростой анализ: мир пехотинца не похож ни на один другой, и о мотивах солдата в бою трудно судить со стороны. Однако сочувствие никогда не должно затуманивать суждения командира или оправдывать его проступки.

Мне нужно было определить, что стало причиной гибели мирных жителей. Кого следует считать виновным? Были ли эти действия морпехов преступными, заслуживающими военного трибунала? В пылу сражения солдату приходится делать мгновенный и сложный выбор. Он может открыть дверь и замешкаться, а через неделю его похоронят за шесть тысяч миль отсюда. Или же он может открыть дверь, почувствовать непосредственную угрозу и открыть огонь, убив при этом лишь мирного жителя.

Я изучал карты и фотографии, читал допросы и показания свидетелей. Я записывал, что говорил каждый морпех и как он реагировал. Я отправился в Хадиту и прошелся по окрестностям. На схеме я проследил за действиями отделения после того, как один из военнослужащих был убит, а двое ранены. Полагая, что их обстреливают с высоты, они штурмовали один дом, затем другой, стреляя и бросая гранаты.

Они были обучены городскому бою, где необходимо действовать немедленно. Если вас обстреливают из здания, вы должны попытаться сблизиться с противником. Нельзя оставаться незащищенным на улице. Именно так мы учили действовать этих морпехов, не выходя за рамки правил применения оружия. В Хадите сержант, возглавлявший отделение, не имел боевого опыта. Это была его первая боевая командировка, хотя многие из его подчиненных являлись ветеранами. В хаосе у них психологически развилось туннельное зрение, и некоторые морпехи не смогли различить среди хаоса боя реальную угрозу.

Самые важные шесть дюймов на поле боя находятся между вашими ушами. Я пришел к выводу, что несколько морских пехотинцев забыли об этом и совершили серьезные ошибки в момент кризиса. В каждом случае молодой морпех реагировал на то, что он считал продолжением атаки, начатой взрывом СВУ, которое убило и покалечило его собратьев. Такой враг обычно прятался среди мирных жителей. В те мгновения, когда они должны были отреагировать, несколько морских пехотинцев не смогли или попытались, но не смогли отличить, кто представляет угрозу, а кто невиновен. Я пришел к выводу, что некоторые из них совершили трагические ошибки, но другие утратили дисциплину. Поэтому я рекомендовал привлечь нескольких военнослужащих отделения, — но не всех, — к военному трибуналу.

Существует глубокая разница между ошибкой и отсутствием дисциплины. Ошибки совершаются, когда вы пытались реализовать замысел командира и под давлением момента облажались. Я являюсь наглядным примером того, как