Лоренцо подступал к ней, сжимая кулаки, и при виде его красного от ярости лица она вспомнила гоблинов из детских сказок. Злобные существа, которые, придя в ярость, давали ужасные необдуманные клятвы или совершали отвратительные злодеяния. В детстве Фрида знала уйму таких историй. А теперь она жила с подобным чудовищем, да еще бросила ради него своих детей. Что она наделала?

Фрида молчала уже два дня. Лоренцо копировал письма Эрнеста, чему-то посмеиваясь про себя. Он старался вовлечь ее в работу над пьесой, в которой хотел использовать обличительные тирады Эрнеста. Фрида не отвечала. И пока она слонялась по дому, в голове медленно, исподволь начала созревать неотвратимая мысль. Эта мысль проросла и пустила корни, и Фрида уже не могла думать ни о чем другом.

Глава 64

Фрида

– Иди сюда, взгляни. Скажи, что ты думаешь.

Лоренцо стоял у холста, на котором изобразил пейзаж с кипарисами, оливковыми деревьями и сводчатым мостом. Он ткнул карандашом в мольберт.

– Как тебе мост?

Фрида отложила книгу и посмотрела на озеро – пурпурное, зеленое, кобальтово-синее, с белыми пенными барашками. Жизнь без детей потеряла для нее всякий смысл. Как вынести эту муку?

– Даже не посмотришь? – умолял Лоренцо.

Фрида медленно поднялась с дивана, который они поставили перед окном, чтобы наблюдать за бесконечно меняющимися узорами серебристого света на воде, но сегодня света не было, только ветер и крики чаек. И лица детей – повсюду.

– На мой взгляд, не хватает мягкости и тумана. А мост хорош.

Она знала, что ее слова прозвучали бесцветно и равнодушно. И что Лоренцо расстроится.

Теперь любая малость отбрасывала ее в прошлое. Вчера она увидела на улице завернутого в одеяло младенца, которого с гордостью несла молодая женщина. При виде ребенка Фрида вспомнила Монти. Каким красивым малышом он был! Круглое, блестящее, как наливное яблочко, личико, пушистый одуванчик светлых волос, прозрачные веки, крест-накрест испещренные фиолетовыми прожилками. Фрида проводила по ним пальцем, пока малыш спал, и думала, что он самый красивый ребенок на свете. Пока не появилась Эльза. Девочка с клубничными щечками и пухлыми ручками, похожими на сосиски. Такая хорошенькая малышка, самая красивая в Ноттингеме. А потом – Барби, с огромными карими глазами, носом-пуговкой и маленькой лобастой головкой, похожей на грецкий орех. Милая, ласковая. Ее сияющие глаза, совсем не похожие на детские, Эрнест называл императорскими глазами фон Рихтгофенов.

Фрида встала, сняла с крючка у двери пальто и шляпу.

– Пойду прогуляюсь.

Лоренцо неуверенно поднял голову, поджал губы и напрягся. Он ненавидел, когда Фрида вот так уходила в себя, становилась недостижимой. Но что еще она могла сделать?

Она шла, пока не достигла берега и не почувствовала на коже влажное дыхание озера. Порывы ветра взбивали воду в белую пену и поднимали волны. Камни. Нужны камни. Достаточно тяжелые, чтобы уйти под воду, но не настолько, чтобы бесследно опуститься на дно. Фрида предпочла бы, чтобы ее нашли. Ее не прельщала перспектива гнить вместе с дохлыми рыбами среди потерянных весел и ржавых консервных банок. Она не хотела покоиться среди склизких камней и запутанных рыболовных снастей.

Она подобрала несколько камней и положила в карманы. Постояла у берега, глядя в воду. Куда ни посмотри, все напоминало о детях. Под ногами лежали крошечные камешки, белые и гладкие, как детские зубки. Сразу вспомнилось, как выпадали зубы у детей. Монти сосал и трогал языком зуб, пока тот не расшатывался. Эльза терла свои зубы щеткой для ногтей, чтобы они блестели, как жемчужины. Интересно, у Барби уже выпали последние молочные или нет? Возможно, в этот самый момент у нее шатается зуб.

Под водой извивались темные щупальца водорослей. Фрида присела на корточки и, опустив руку в воду, погладила шелковистый локон. Ей до боли захотелось вновь прикоснуться к волосам своих детей, почувствовать, как они скользят под ладонью, расчесать, погладить. Кто сейчас расчесывает волосы девочкам? Хватает ли у Мод терпения делать это осторожно, не дергая за узлы? Спасает ли их бабушка Уикли, когда они натирают мозоли? Читает ли Эрнест им сказки на ночь, меняя голоса, как они любят? К горлу подступили слезы; поверхность озера пронзали мерзлые дротики дождя.

Фрида расстегнула сапоги и, сняв чулки, неуверенно шагнула в воду; у нее перехватило дыхание от холода. Мерзлые пальцы схватили ее за ноги, ледяной язык лизал ступни и лодыжки. Она сунула руки в карманы и нащупала камни. Хватит ли веса? Может, поискать еще? Нет, ни к чему: ее утянет под воду и удержит там огромная тяжесть ее горя.

Она прошла немного дальше, вода поднялась до икр, потом к коленям и бедрам. Юбки надулись, как воздушный шар. Холод проник в кожу, руки и ноги онемели, тело покрылось мурашками. Глядя на тучи, клубящиеся на горизонте, Фрида вспомнила Анну Каренину. Она читала предсмертный монолог Анны так часто, что выучила наизусть. Ради любви Анна отказалась от всего, только бы вновь почувствовать себя живой. Любовь стала для нее одновременно и благословением, и проклятием. Анна заплатила высшую цену, принесла высшую жертву. Теперь ее черед. Фрида сделала еще один шаг и почувствовала врезавшийся в пятку острый камень. Между пальцами хлюпал ил. Ее била дрожь. Ноги онемели от холода. Ветер и дождь внезапно прекратились, озеро притихло и словно застыло. Будто сам Господь убрал ветер, рыбаков и даже птиц, чтобы она могла спокойно умереть.

Поблизости выпрыгнула из воды рыба, пустив круги. Фрида мельком увидела серебристую дугу, изогнувшуюся в воздухе, и услышала всплеск. Не то звук, не то вспышка света вывели ее из оцепенения. Она подняла голову к небу. Из-за облаков выглянуло слабое февральское солнце, укрывшее поверхность озера светлыми складками, мерцающими, как мокрый шелк. Фрида вспомнила слова Лоренцо о том, как невыразимо прекрасна и удивительна жизнь. Вновь нахлынули воспоминания – взорвавшаяся цветом груша, когда они впервые занимались любовью, острый запах кожи от отцовского хлыста для верховой езды, сапфировое сияние колокольчиков в Шервудском лесу, дети, бросающие зеленые желуди с ветвей дуба. Я не Анна Каренина. Я не позволю себя запугать, они не заставят меня совершить столь жестокий, отталкивающий поступок. Я хочу жить! И я увижу своих детей.

Когда она вернулась домой, продрогшая, с прилипшими к ногам мокрыми юбками, Лоренцо поднял взгляд от мольберта; его глаза походили на две голубые лодки, затерянные в море. Она бросилась к нему, в спешке опрокинув мольберт. Не дожидаясь протестов, стянула с себя мокрое пальто и платье, сорвала с него рубашку и грубо толкнула на диван. Все произошло так