Не вхожу в детали прений. На утверждение Эйснера, что условия перемирия направлены не против народа, я ответил вопросом: кто вследствие тягости этих условий голодает и холодает, Вильгельм II или народ? Все участники понимали, что переговоры должны быть поручены новым людям, но никто не разделял надежд Эйснера. Для курьеза хочу еще упомянуть, что было и несколько твердокаменных — они теперь как раз на пути в Москву, — которые утверждали, что социализация важнее мира и должна быть осуществлена, хотя бы часть нашей территории была вследствие этого занята противником. Те же твердокаменные были, разумеется, и против Национального собрания, которое Эйснер с Гаазе и Бартом также желали отложить на неопределенное время в «качестве купола, а не фундамента здания». Значительное большинство, однако, особенно южные делегаты, признали Учредительное собрание единственным средством сохранить целостность государства и единственной инстанцией для заключения мира.

Внешняя политика и «независимые»

Во внешней политике все вращалось, конечно, вокруг мысли о предстоящем заключении мира. Можно сказать без оговорок, что ни один политический деятель в Германии не ожидал документа такой чудовищности. Каутский, который тогда работал в министерстве иностранных дел, высказывал взгляд, что условия мира будут не так тяжелы, как условия перемирия. Особенно рассчитывали на то, что состоятся подлинные переговоры. Непосредственных сношений с неприятельскими государствами у нас не было. Поэтому приходилось пользоваться услугами осведомителей, прежде всего в Копенгагене и Берне. В Копенгагене еще сидел граф Ранцау, который оказал во время войны бо́льшие услуги, чем кто-либо другой. В Берне господина фон Ромберга заменил мой товарищ по партии Адольф Мюллер. Граф Ранцау пользовался доверием датского, как Адольф Мюллер доверием швейцарского правительства в высочайшей степени. Своими сообщениями они оказывали существенное содействие нашей тогдашней внешней политике. С тем, что доктору Зольфу задача не по плечу, были согласны все. Поэтому уже наперед заботились о назначении ему преемника. Положение Зольфа обострилось, когда по радио пришло заявление Иоффе, в котором, прежде всего в точных цифрах, исчислялось, сколько русских денег получил народный депутат Гаазе за возбуждение германской революции. Зольф пришел с этим радио в заседание кабинета, не пожал протянутой Гаазе руки и начал обвинительную речь. Как известно, Гаазе, так же как Барт, энергично отрицал получение каких бы то ни было русских денег на политические цели. Таким образом, остается прийти к ошеломляющему выводу, что Иоффе заведомой лживой телеграммой хотел дискредитировать ближайших сторонников своей партии. Нельзя, однако, сказать, чтобы такое предположение объясняло что-нибудь во всем этом инциденте. Впрочем, Гаазе не остался в долгу перед Зольфом; на упомянутой выше конференции он заявил, что между ним и Зольфом были многочисленные разногласия, еще более углубленные речью Зольфа, и что статс-секретарь не раз уклонялся от контроля уполномоченного Каутского.

Гаазе был народным депутатом по ведомству внешней политики, Каутский был уполномоченным по тому же ведомству. Это надо помнить, когда дается оценка мероприятиям этого периода в отношении Советской России. Незадолго до революции посол Иоффе был выслан, потому что в русском дипломатическом багаже был обнаружен материал для пропаганды большевизма в Германии. Само собой разумеется, что после падения монархии первой заботой Москвы было возвращение посла в Берлин. Посол был задержан со своим поездом в Минске, потому что германским представителям не давали уехать из Москвы. Уже 15 ноября в повестке дня кабинета было обсуждение запросов Чичерина, а также воззваний, прямо направленных против существования правительства народных депутатов. 16 ноября Гаазе оказался уже в состоянии доложить о разговоре по прямому проводу с Москвой, в котором Чичерин сообщил о наступлении Антанты на Россию, и притом одновременно с Балтийского моря и через Одессу. В связи с этим было единогласно решено сохранить нейтралитет в отношении как Антанты, так и советского правительства, то есть занять ту же позицию, какая позднее была занята в Советско-польской войне.

18 ноября было подробно обсуждено отношение к Советской России. Гаазе сделал доклад в присутствии Каутского и русского докладчика Надольного. По его словам, все сообщения наших представителей за границей указывали на то, что Антанта готова предложить Германии при нынешнем правительстве подходящие условия мира, а также снабдить ее продовольствием. Но все это до тех пор, пока в Германии нет большевизма. Поэтому необходимо обороняться от русской пропаганды, а в то же время сохранять мирные отношения с советским правительством. Результатом обсуждения вопроса была подписанная Зольфом и Каутским телеграмма русскому Совету народных комиссаров следующего содержания:

«Вопросы, возбуждавшиеся членами русского правительства в разговоре по прямому проводу с народным депутатом Гаазе, так же как и в различных телеграммах, обращенных к членам германского правительства, были поставлены в повестку дня в кабинете германского народного правительства. При этом было высказано следующее.

1. В Германии получено радиообращение русского правительства ко всем рабочим, солдатским и матросским Советам Германии, гласящее:

„Солдаты и матросы, не выпускайте из рук оружия, иначе капиталисты погонят вас в армию. Надо, с оружием в руках, действительно везде захватить власть и учредить рабоче-солдатско-матросское правительство с Либкнехтом во главе. Не позволяйте навязать вам Национальное собрание. Вы знаете, куда привел вас рейхстаг“.

Германское народное правительство не может не усмотреть в этом обращении к народу попытки к вмешательству во внутренние дела Германии, которая в нынешних условиях может повлечь за собой тяжелый вред для германского народа. Германское правительство готово жить со всеми государствами, в том числе и с Россией, в мире и добрых отношениях, но оно обязано требовать уважения к праву германского народа на самостоятельное ведение своих внутренних дел и воздержания от всякого вмешательства в последние. Кроме того, указанный выше призыв к образованию правительства на основах и для целей, отличных от тех, на которых покоится и к которым стремится нынешнее германское правительство, не позволяет судить о позиции, занимаемой советским правительством в отношении нынешнего германского правительства. Если советское правительство желает поддерживать с ним нормальные отношения, то для германского правительства должно быть ясно, что русское правительство его признает и не поддержит другого правительства в Германии.

2. Непризнание русским правительством германских генеральных консульств в Москве и Петербурге не может считаться правомерным. После того как русское правительство допустило функционирование этих германских органов и долгое время с ними работало, а также после того, как германское народное правительство дозволило русскому правительству считать эти органы и впредь правомочным германским представительством, недопустимо было внезапно отказать им в признании. Кроме того, по полученным сведениям, незакономерное само по себе смещение консульств германскими рабочими и солдатскими Советами было произведено ими не по