пистолет, который бросил в шаурменной. Ну и пройдоха девчонка! Если бы еще уговорить ее освободить его из ловушки!

* * *

Джексон сидел перед костерком, над которым булькал котелок, жевал лепешку. Такую же ела Маша.

– Где патроны нашла? ― поинтересовался полицай.

– У дедушки были. Украла, ― ответила девчонка.

– Почему из шаурменной побежала домой? Услышала ведь, что я тебя ищу.

– Ты мне был нужен, ― сказала Маша. ― Я давно поняла, что с Лютиком что-то не так. Он то добрый был, то злой. А когда корова умерла, просто с ума сошел…

– С ума он давно сошел. Или таким родился. Дикий рецидивист, ― сказал Джексон. ― Как он тебя сразу не грохнул…

– Ему приманка нужна была, ― пояснила Маша. ― Мы вместе работали. Думаешь, я и правда бабулю продавала? Бабулю еще прошлой зимой съели. Лютика добычу на рынке толкали… Я жертву изображала. Он плохих людей душил. Всем хорошо.

– Корову он зачем продать решил? ― поинтересовался Джексон.

– Я ему говорила, что нехорошо корову есть. Надо похоронить. Но он только хохотал. Сам шашлык жарил, жрал. Мне предлагал. Я понимаю, это он с горя.

– А на рынок зачем мясо потащил? И молоко?

– Не знаю. Думал, никто не поймет. Кто в мясе разбирается, кроме Лысого? А с Лысым он договорился, тот вообще к нашему мясу не подходил.

– Сволочь Лысая, ― выдохнул Джексон. ― Вывести бы его на чистую воду!

– Нет! ― испуганно воскликнула девочка. ― Мы с тобой в лес уйдем, Джексон!

– Со мной? С чего вдруг?

– А я покажу… Пойдем!

Нежной ручкой она ухватила полицая за пальцы и потащила куда-то вглубь склада. Джексон не сопротивлялся. Если бы Маша хотела его убить, просто оставила бы висеть под потолком.

Большая железная дверь запиралась на замок. Маша вынула из кармана ключ, который прежде сняла с тела убитого карлика, повернула его в замочной скважине. Открыла дверь.

Пахнуло сеном. Большой стог возвышался прямо за дверью.

Джексон слегка опешил. Маленькая пройдоха в него влюбилась и хочет соблазнить?

Но девочка потянула его мимо стога в угол, загороженный досками. В углу что-то шевелилось.

Джексон замер, не веря своим глазам. Огромными наивными глазами на него смотрел теленок. Потянулся, ткнулся мягкими теплыми губами в руку Джексона, слабо замычал.

– Сейчас мамочка тебя покормит, ― пообещала теленку Маша. ― Отдавай молоко, Джексон. Сухое с собой возьмем.

Джексон покорно достал из-за пазухи пластиковую флягу с молоком, сунул в морду теленку. Тот засопел, причмокивая. Рублей на десять сейчас молока высосет, проглот. Но Джексону было ничуть не жаль. Ведь это теленок! Настоящий! Мягкий, живой, пахнущий молоком и навозом…

Сухого молока лежало в углу штук пятьдесят килограммовых пачек. И пара бутылей с сосками. Видно, карлик основательно подготовился к гибели коровы. Чуял, что теленка ей не выкормить.

– Сколько теленку? ― спросил Джексон.

– Недавно родился. Два месяца назад, ― объяснила девочка. ― Представляешь?

– Представляю, ― кивнул Джексон. ― И ты хочешь отдать его мне? В городе теленка держать нельзя ― отберут. Как ни прячь, найдут и отнимут.

– Я хочу оставить его нам, ― подчеркнула последнее слово Маша. ― Это телочка. А на заимке в двух днях пути по реке живет бычок. Сечешь?

– Секу, ― кивнул Джексон. ― Уходить надо. И телочку уводить. Облава будет, здесь нас найдут. Я вне закона.

– Потому и тороплюсь, ― серьезно заявила Маша. ― Тачка есть. Молоко погрузим. Лепешки. Лютика будешь разделывать? Он, хоть и маленький, массивный. Чистой мякоти килограмм двадцать будет.

– Я вегетарианец, ― объявил Джексон. ― И так слишком много вожусь с мясом. Ем только хлеб и овощи. Ну, концентраты, если попадаются.

– И я тоже мяса не ем, ― широко улыбнулась Маша. ― Здорово, правда? Мы с тобой. И никакого мяса. Только наша телочка. И, может быть, молочная ферма лет через десять. Я тогда подрасту.

– Подрастешь, ― улыбнулся Джексон. ― А ферма откроется раньше. Гораздо раньше.

– Здорово.

– Через четверть часа нужно выйти, ― деловито заявил Джексон, стирая с лица улыбку. ― Знаю я одну заимку в сорока километрах отсюда. За день не дойдем, но к следующему вечеру ― непременно. Показывай свою тачку.

* * *

Мужчина, девочка и теленок брели по узкой лесной тропке. Мужчина толкал тачку с поклажей, девочка тащила за веревку теленка. Временами тот упирался и скорбно мычал. На большой прогалине теленок забастовал окончательно. Лег на брюхо и отказался подняться.

– Дать бы тебе по морде, скотина! ― в отчаянии восклицала девочка. ― Нас всех из-за тебя убьют! И съедят!

– Ты что? Как можно? ― изумился Джексон. ― Не кричи на него. Он же детеныш! Детеныш коровы. Наша надежда… Не мясо! Зверек… Животное…

– Извини. Я разозлилась, ― покраснев, произнесла Маша.

– Ты меня тоже извини. Я еще не привык. Такое чудо!

Теленок ткнулся в руку мужчины, лизнул.

– Сможешь толкать тачку? ― спросил Джексон.

– Постараюсь…

Джексон нагнулся, с трудом оторвал теленка от земли и взвалил его на плечи. Они вновь зашагали сквозь лес ― подальше от города с его жестокими обычаями, в чащу, где царило неведомое. Может быть, еще более страшное, но не кроваво-обыденное.

Багровое солнце медленно опускалось в лес.

Виктор Лебедев

ХЭ

Три пары округлившихся глаз смотрели на это, с позволения сказать, «художество» на стене напротив входа в святая святых ― кабинет его Величества Короля Подземной колонии «Мошна-1», а по-простому, Главы Бункера, Перегноя Валерия Павловича.

Надобно сказать, что одна пара глаз, слезящихся, воспаленных от ночной и дневной работы, принадлежала именно ему. Перегной Валерий Павлович, решительный и волевой человек, шестидесяти лет от роду (давеча по ранней весне вся подземная община имела честь гулять на его юбилее), а проще говоря, старпер, ибо редкая птица доживает нынче до столь почтенного возраста, хмурился.

Он то приподнимал одну бровь, то возвращал ее обратно на место, то прищуривал левый глаз, то складывал губы трубочкой, а через раз так и вовсе шмыгал носом, громко, от волнения позабыв о приличиях. Его седые волосы топорщились в разные стороны, лицо было помято ― очередная ночь прошла в думах о народе, да и разило от него неприятно. По его словам, ночью чисто случайно обрушилась полка с запасами в медчасти, пока он проводил ревизию, дабы не мешать дневной работе медсестры. Так вот, полку-то он поймал, но один пузырек разбился, окатив его брызгами. Он не сразу понял, что в том пузырьке, а как принюхался, распознал перцовку. Одежду он сменить, естественно, не успел, умыться тоже ― некогда было.

Перегной Валерий Павлович был худ, как тростина. Одежда на нем