Эдвард приехал домой рано. Обычно он делал это, когда у него были какие-нибудь хорошие новости, о которых он хотел мне рассказать, — например, его показывали по телевидению или его имя упомянули в крупной газете. В те дни, входя в дом, Эдвард становился очень разговорчивым. Он звал меня в гостиную и подробно рассказывал о том, что произошло. Но в тот самый день он подъехал к дому и долго не выходил из машины. Я слышала, как открылись ворота, слышала шелест гравия под шинами автомобиля, но прошло несколько минут перед тем, как он вошел в дверь.

Это ложь.

— Когда он вошел в дом, я сразу почувствовала, что Эдвард очень напряжен. Он был весь на взводе, и хотя вид у него был радостный, эта радость не предвещала ничего хорошего. Я надеялась, что неправильно оценила ситуацию и он вот-вот сообщит, что подписал контракт на новую книгу или что ему удалось остановить стройку, для которой было необходимо уничтожить какой-нибудь участок нетронутой природы. Помню, что я стояла в коридоре и ждала, когда он что-нибудь скажет. Но, увидев его улыбку, поняла, что в нем не осталось ничего человеческого…

Это правда.

— Он не объяснил, почему вернулся с работы раньше обычного, поэтому я решила заполнить гробовую тишину сообщением о том, что планируется на ужин. Когда он приехал, я мыла в раковине чашки, и чтобы он перестал на меня так упорно смотреть, я вернулась на кухню. Когда он снял пиджак, я увидела, что его рубашка под мышками вся мокрая от пота. Это не было похоже на Эдварда. Он всегда маниакально относился к вопросам личной гигиены. Не знаю, чем он в тот день занимался — какой-то тяжелой физической работой, может, — но в таком возбуждении я его раньше никогда не видела. По внешнему виду Эдварда я сразу все поняла. Поняла, что не зря в этот день так волновалась. Ощущение было такое, что все подошло к финалу, к окончательной развязке. Понимаю, что это звучит излишне драматично… — Мария посмотрела на судью, — но у меня сложилось ощущение, что он находится в ожидании каких-то очень важных и серьезных событий.

Ее честь судья Дауни кивнула, давая понять, что ждет продолжения рассказа.

— Я попыталась разрядить обстановку, стала показывать ему письма и спросила, хочет ли он, чтобы я прочитала их до ужина. Но письма его не интересовали. Потом я предложила ему кофе или бокал вина. Еще в обед я налила в бокал его любимое красное вино, которое к тому времени уже «надышалось», так что Эдвард должен был бы остаться доволен. Он отказался от напитков, подошел к раковине и начал тщательно мыть руки под горячей водой, словно к чему-то готовясь. Я что-то говорила, но он упорно молчал.

Еще одна ложь. Пока самая большая из всех.

— Тогда я сказала ему, что поработаю час в саду, чтобы не мешать ему. Мне показалось, что там я буду в большей безопасности, чем в доме. Он посмотрел на меня так, словно не слышал, что я ему сказала. Его лицо было красным, а дыхание — учащенным. Не в том смысле, что он был болен и у него поднялась температура… скорее как у спортсмена, готовящегося к прыжку. Через некоторое время Эдвард произнес: «Сегодня никаких работ в саду». Точка. Он принял решение. Мне нельзя было выходить в сад. Я спросила его о том, хочет ли он поужинать раньше обычного, и Эдвард приказал, чтобы я начала немедленно готовить. Потом он сказал, чтобы я не суетилась и успокоилась. Я посмотрела на настенные часы и подумала о том, какое время моей смерти зафиксирует коронер. Правда, я не знала, как долго Эдвард не будет вызывать «Скорую помощь».

Это была не ложь, а подробность, заимствованная из предшествующих событий. Мария много раз смотрела на часы и представляла себе, как именно и когда умрет. Много раз, думая о своем будущем, она видела только кровь. В тот раз она впервые подумала о том, что эта кровь может оказаться не ее собственной…

— Поэтому я совершенно не удивилась, когда услышала приказ Эдварда о том, чтобы я ждала его в спальне. Услышав эти слова, я испытала некоторое облегчение. Значит, не зря я так весь день волновалась. Если б тогда он не приказал мне подниматься наверх, то я всю ночь не спала бы, размышляя о том, что он задумал. Но я получила подтверждение того, что он хотел, и чувствовала зов лезвия. Эдвард знал, что я думала о них. Видимо, он понял это по выражению моего лица — потому, что в первый раз с момента возвращения широко улыбнулся. Я стояла к нему достаточно близко, чтобы увидеть, как расширились его зрачки.

Вот это правда. Чистая правда.

Сидевший со сложенными за головой руками инспектор Антон издал громкий смешок. Судья с осуждением посмотрела на него. Присяжные сидели, не шевелясь. Все в зале смотрели на Марию. Имоджин Паскал чуть повернула голову и бросила на инспектора злобный взгляд. «Не из чувства сострадания или симпатии ко мне, — подумала Мария, — а для того, чтобы избежать осуждения судьи и, возможно, прессы. Главное в жизни мисс Паскал — это имидж. Кроме имиджа, ничто не имеет никакого значения». Впрочем, Мария уже почти закончила свой рассказ, поэтому если она сейчас скажет что-то не то, отношение инспектора Антона будет далеко не самой важной стоящей перед ней проблемой.

— Я поняла, что больше уже не могу себя резать. Я больше не смогу сесть на пол в ванной и позволить Эдварду подпитываться моей болью. Если я буду резать там, где не надо, то могу разрезать слишком глубоко… — она сделала глубокий вдох, и ее веки задрожали от воспоминаний, что могло бы с ней случиться, — или я полосну себе бритвой по горлу, чтобы все это закончить… Я не была уверена в том, как поведу себя. Внутренний голос говорил мне, что Эдвард заслуживает того, чтобы объяснить полиции, как получилось, что его жена истекла кровью на полу ванной. Но он умный и сможет все объяснить. Он скажет, что говорил по телефону, сидел за компьютером или был в саду, поэтому ничего не слышал и не видел. Когда приедут врачи, я буду уже мертва. И я подумала о том, что с точки зрения обожаемого им самопиара это событие будет лишь ему на руку. Психически неуравновешенная жена бедного доктора Блоксхэма покончила жизнь самоубийством на полу ванной комнаты. Бедный доктор много лет за ней ухаживал, терпел ее причуды и странности — и его надо утешить. Доктору нужна новая жена, которая будет ему готовить и убирать за ним. Ну ведь не сам же он должен заниматься такими пустяками? Вот чем все это закончится. Я понимала, что если покончу с собой, то освобожу место для следующей женщины, которая попадет в ловушку, заняв мое место. В принципе, это были бы уже не мои проблемы, но мысль о том, что кому-то еще придется пережить все то, что пережила я… Вот этого я не могла позволить. Он желал моей смерти. — Мария помолчала и через несколько мгновений продолжила: — Нет, на самом деле это не совсем так…

Готовясь к суду, она тысячу раз проговорила про себя последующие фразы. И точно знала, как они должны быть сформулированы.

— Он хотел смотреть на то, как я умираю. Мне кажется, моя смерть стала бы для него побочным эффектом того, чего он желал больше всего на свете. И тогда я поняла, что если не убью его, то поднимусь по этой лестнице к своей собственной гибели. Я пошла в кладовку, чтобы взять новое полотенце и вытереть им последнюю чашку, которая стояла в раковине, и в этот момент Эдвард снова заговорил. Он сказал: «Ты можешь попробовать новое место на ногах. Может быть, с внутренней стороны бедер, там более мягкая кожа. Свежая кожа. Новая, девственная территория. Ты хотела бы этого, Рия?»