Жили племена в соседстве спокойно, не зная ссор и войн. Весь остров им щедр был дичью, плодами сочными, три солнца грели круглый год.

Но если не голод, так слух скользкий мир пошатнул. Сказано было в толпе человеческой:

«Одно из племен является прямым наследником нашего великого бога, а все остальные племена – Сыновей потомки – должны перед тем племенем преклониться!»

И каждый из девяти вождей признал в своих подопечных потомков Высшего Бога и поклялся доказать это, сокрушив всех несогласных соседей. Смутное время настало для Священных Детей, впервые на острове пролилась кровь человеческая. Горели деревни, погибали люди, на место старых вождей приходили новые, ещё более жестокие и в правоте своей уверенные. Народ Урзал Богк позабыл, что такое мир и спокойствие.

Так годы складывались в десятилетия, пока от крови потоков не проснулся обитатель горы Даж.

Тяжело далось Высшему Богу и его Сыновьям решение переродиться. Ради жизни новой, несовершенной, должны были отдать небожители жизни свои. И как бы ни была велика и ценна их общая жертва, один из Сыновей, как гласили легенды, отказался от перерождения:

«Простите, отец мой и братья, но цена слишком высока! Я отвечу тебе, о создатель: нет».

Тогда разгневанный строгим отказом Бог сослал Девятого Сына глубоко под землю, прямо в сердце вулкана, и в сон погрузил вместе с горой.

И вот, спустя тысячи тысяч лет, кровь потомков Отца и Сыновей просочилась сквозь почву Урзал Богк и добралась до узника горы Даж, дремлющего в лаве спящего вулкана. Запах крови погибших братьев пробудил Девятого Сына, и тот вырвался из темницы остывшей. И поднял он пламя подземное до небес, и в дыму заревел.

Священные Дети застыли в ужасе, когда все три солнца загородила спина могучего узника горы Даж Богкар Хара, что переводится, как «Каменное Сердце». Это имя подошло Девятому Сыну, ведь он был жесток и беспощаден со всеми, кто встречался на его пути. Непобедимый, как сама жизнь, о него ломали мечи, кулаки и зубы. Храбрейшие из Священных Детей шли против поступи Девятого Сына, но в бою лишь смерть сыскали мучительную от когтей или клыков исполинских. Стрелы и копья отскакивали от Богкар Хара, как от каменной стены, огонь факелов отражался в гневливых, звериных глазах. Богкар Хар был способен разорвать человека душу пополам одним взглядом свирепым, от его слов, шагов и ударов гремел Урзал Богк. Земля умирала под ногами Девятого Сына и больше никогда не оживала вновь.

Лишь под самое утро, в крови чужой умытый, алый Девятый Сын спрятался в пещеру у подножия своей темницы, тропу мёртвую за собой оставив. Как дикий зверь, он выжидал самой чёрной, безлунной ночи, чтоб вновь нести страшную месть.

Находились средь Священных Детей храбрые души, и шли они по тропе мёртвой, чтоб чудовище убить. И не оставлял Богкар Хар от убийц несчастных даже костей. Шипел змием Девятый Сын храбрецам, едва те к порогу подходили:

«Ничего не останется от вас, чтоб земле вернуть. О вас и вашей храбрости забудет Урзал Богк!»

Так время шло, и храбрость в человеке гасла, и всё смиреннее Священные Дети смотрели на алого палача. Одной ночью лунной вышел охотник усталый к подножию горы Даж, тропы спутав. И еле успел он от чудовища удрать, так только дома приметил, что, пока отбивался едва, чуть ранил клинком своим старым Девятого Сына. Охотнику не поверил никто, и тот тогда показал соплеменникам лезвие клинка. В алой крови всё, да не человечьей, не животной – сияет, как священные воды. Не было никаких сомнений: кровь это Девятого Сына, а раз кровь тому пустить можно, то и смертен он!

И стали вожди, позабыв обиды давно, гадать, почём же Богкар Хар уязвим стал. И на небо посмотрели, и вновь охотника вопросами доняли. И поняли. Прост был корень чудовища слабости! Каждые двадцать лет три луны собираются на ночном небосводе треугольником ровным, и именно в эту ночь Девятый Сын слабеет.

Каждые двадцать лет, когда три луны снова собираются в треугольник, лучшие охотники Урзал Богк, по одному от каждого племени, бросают вызов Девятому Сыну. Из поколения в поколение народ Священных Детей бился с Богкар Хара, отцы перед уходом передавали наставления своим сыновьям, которые пойдут на бой в следующую ночь трёх лун, те передавали своим сыновьям те же слова двадцать лет спустя. Совсем позабыли о давней вражде племена, каждый чувствовал своим долгом помочь остальным одолеть чудовище, пробуждённое их глупостью и жестокостью. Девять храбрецов, сплочённых гневом.

И как бы ни были близки избранники племенные к победе, поджидала их гибель от когтей и клыков. Богкар Хар в каждом бою учился, каждое движение, каждый взмах в уме складывал и узнавал ценой ошибок, как свести умение чужое на нет. Хитрости он раскрывал, ведь что утаить можно от воплощения гневливой жизни? Числом сломить Девятого Сына оказалось нельзя – в толпе хаос сеют дикие глаза, сплочённости лишает речью глубокой.

Лишь талант и острый, быстрый ум способны одолеть беспощадного владыку горы Даж.

И шёл бы сей ритуал всё дальше в будущее, шагами вбивая сваи сомнений. Не было конца этим жертвам из девяти храбрецов, пока на поле боя не явился десятый.

То был немногословный бродяга, слоняющийся от деревни к деревне. Не носил он при себе имя, ведь оставил его мёртвым. По скромным речам его ясно было, что так он бродил последний десяток лет с тех пор, как потерял семью свою. Богкар Хар не пощадил ни матери, ни двух младших сестёр. Под ночным небом, в присутствии не призраков – воспоминаний, в сердце бродяги разгорался гнев.

Его удача одарила: безымянный меч, принесённый морем, средь водорослей ждал безымянного хозяина. И не было на нём и ржавчины следа, и заточен был будто волнами. И крепок был, зараза!

Среди охотников было немало мстителей, каждый мстил за своё: за уничтоженную деревню, за убитых отцов, за погибших друзей. Но их жажда мести уступала тому пламени, что горело внутри бродяги, тому огню, что просачивался сквозь рёбра языками. Гневом бродяга жил, тот воспитала в нём война: с ножом бросался безымянный на волков, мог поймать рыбу в потоке бурном рукою резкой, западню любую обернуть мог против автора её.

Безымянный ходил далёкими тропами и из каждого знакомства познавал что-то новое для себя. Он обошёл все племена, каждую деревню. Любовь он к себе рождал и ненависть плодил, плакали с ним и смеялись, и в памяти