Тиргей невольно вспомнил, как испугался этого человека,когда перед походом с них сбивали оковы. А потом слушался его, не прекословя.«Мне тридцать два года, – подумал он с некоторой даже обидой. – Явидел мир, меня уже называли учёным и прочили великое будущее… А ему, варваруэтому, – исполнилось ли семнадцать?..» Аррант сделал усилие и поднялся,тщетно пытаясь сморгнуть чёрные точки, плававшие перед глазами. Разогнать их неудавалось, и он понял, что впитавшаяся в кости усталость была ни при чём. Унего в самом деле что-то происходило с глазами. «Я что, слепну?..» Но даже и обэтом раздумывать сразу стало некогда: прямо перед ним оказалось входноеотверстие лаза. Он мог бы поклясться высохшими морями, что за время похода кмёртвому озеру эта дыра сделалась в два раза уже… Беда только, его клятвыникого не интересовали. Аррант ещё продолжал внутренне ужасаться, а голова ивытянутая рука уже ввинчивались в шкуродёр, и ноги привычно искали опору, чтобыпротолкнуть извивающееся тело дальше вперёд…

Глыба, несколько дней назад показавшаяся ему горячей, былатеперь попросту раскалена, словно печной свод. И на прежнем месте её, судя повсему, удерживал лишь камень, подсунутый Псом. Годы назад, ещё в доместоличного Управителя, Тиргей однажды случайно заглянул на кухню и увидел, какповара готовили рыбное блюдо. Так вот, ради достижения особого вкуса мелкиеосетры должны были оказаться на сковородке хотя и выпотрошенными, но ещёживыми. Приглашённый в тот день к обеду, он отказался, сославшись на нездоровье…«Я думал, будто понимаю страдания несчастных рыбёшек. Глупец!.. Я начинаюприближаться к подобию понимания только теперь…»

Тиргею понадобилось отчаянное напряжение воли, чтобыпреодолеть затопившие разум ужас и боль и заставить-таки себя втиснуться,обдирая кожу, под пышущую жаром плиту. «Венн выше меня ростом. И шире в плечах.Но он смог проползти. Значит, и я…»

Ему казалось, его таки всунули головой в печь, и онизвивался и бился в ней целую вечность. «Если я застряну, то погублю всех…»Палящий огонь сместился к ногам, потом вовсе отодвинулся прочь. Спёртый,вонючий воздух, в котором еле тлел налобный светильник, показался напоённымблагословенной прохладой. «О дивные струи подземных водопадов! Как можно былороптать на судьбу и не радоваться вашим объятиям!..» Тиргей страстно хотелподарить себе мгновение отдыха, но не решался, понимая, что потом заставитьсебя сдвинуться с места будет труднее, чем просто продолжать ползти. «Я не имеюправа остановиться…» И он полз. «Только не застрять…» Выворачивая колени илокти. «Не то все вместе со мной…» Заставляя хребет гнуться так, как ему неположено от природы…

…Пока не выкатился в пространство обширной пещеры ислабенький луч фонарика не озарил древесную кору прямо у него перед лицом.Каменную кору дерева, занесённого или заваленного десятки столетий назад…Аррант стал гладить его, содрогаясь всем телом. Он судорожно, со всхлипом,дышал, ему казалось – вот-вот зарыдает, но слёз не было. Наверное, все высохлиот невыносимой жары.

Гвалиор и Пёс вывалились из шкуродёра следом за ним – такиеже измученные, ободранные и в волдырях, но живые. Оба подползли к Тиргею начетвереньках. Гвалиор хотел что-то сказать, Пёс же настороженно оглянулся, итут по другую сторону лаза раздался чудовищный стон, от которого подвинуласьтвердь под ногами. В пещере, оставленной походниками, что-то с ужасающимскрежетом расползалось и рушилось. Содрогания камня говорили о нарастающемнапряжении. Вот оно достигло предела… и глухой рокот оборвался страшнымсвистящим ударом.

Из шкуродёра, по которому только что проползло трое людей, сгромким фырканьем вырвался длинный факел огня. Он метнул по стенам непроглядныетени, разом осветив каменный лес. Тиргей увидел совсем близко перед лицом корудревней сосны – она казалась бы живой, если бы не была такой белёсой. Озариласьи ярко блеснула даже бледно-жёлтая бусина застывшей смолы с замурованным в неймаленьким муравьём… Рваный язык пламени лизнул сапоги нардарца – тот испуганновскрикнул и с необыкновенным проворством, каким одаряет только неожиданнаяопасность, перекатился подальше от пламени. Дохнуло удушливым жаром – и факелопал, померк, втянулся обратно в лаз… БЫВШИЙ лаз, навсегда запечатанныйподземным огнём. Никто больше не проникнет в отвесную пропасть, не поклонитсякостям Рамауры и Кракелея, не залюбуется смертоносной голубизной дышащегоозера… Остался рассыпанный по полу сноп догорающих искр, да в глазах у людей –медленно гаснущие отражения пламени…

После вспышки огненно-яркого света пещеру вновь затопилакромешная темнота. И в этой темноте Серый Пёс вдруг прыгнул прямо с места, дажене поднимаясь. Он сшиб и отбросил начавшего вставать Гвалиора. Одновременно сего прыжком где-то возле потолка прозвучал резкий хруст, и вниз с тяжёлым шумоми треском полетели обломки.

Окаменевшее дерево, чью кору Тиргей несколько мгновенийназад готов был с благодарностью целовать, не выдержало сотрясений, нарушившихего тысячелетний покой. Толстый сук, засохший, ещё когда на соседних ветвяхзеленели листья и хвоя, обломился у основания. И рухнул, раскалываясь на лету.Куски бело-серого ногата, за которые мастера-камнерезы отдали бы немалыеденьги, с порядочной высоты грохнули о неровный каменный пол и разлетелисьвдребезги. Они посекли кору «своего» дерева, добавив к её природным неровностямновые шрамы. Свистнули над головой Тиргея и осыпались, громко стуча по кожанойкуртке Гвалиора, залубеневшей от жара.

– Где ты там, венн? – тревожно позвал молодойнадсмотрщик, когда всё успокоилось и судороги недр прекратились. – Живой?

Пёс не сразу, но всё-таки отозвался из темноты:

– Живой…

Голос у него был осипший и сдавленный. Тиргей приподнялся налоктях и крутил во все стороны головой, пока не нащупал его лучом налобногофонарика. Венн, с пегим от пыли, копоти и свежих порезов лицом, сидел поддеревом на полу, неестественно перекосив плечи, и прижимал к рёбрам левую руку.Правая у него, похоже, не действовала.

– Тебе больно, Пёс? Больно?..

Отвечать не хотелось, но в голосе Тиргея слышалась искренняязабота, и венн буркнул:

– Может, и больно…

На самом деле было терпимо, если не двигаться. Если жедвигаться… «О-ох!..» Гвалиор с аррантом тщательно вправили куски перебитойключицы и туго запеленали рёбра разорванной рубашкой надсмотрщика, но любаяпопытка шевельнуться всё равно отдавалась мерзкой, парализующей болью, откоторой начинало останавливаться дыхание. Серый Пёс не впервые ломал кости изнал, что начальные несколько суток, пока заживление ещё не вступило в своиправа, – самые трудные. Вот только никто ему здесь, в Бездонном Колодце,эти несколько суток не даст. И без того на исходе запасы сухарей и воды (онипили из потока, но где он теперь, этот поток!) и масла для светильников – издвух ныне зажигали только один, с уцелевшим стеклом, потому что на него маслашло меньше. Одно добро – стена, в которой остался заваленный лаз, греласьвесьма ощутимо, и в пещере было тепло…

Серый Пёс лежал в темноте, раздумывал, как быть, и слушалтихий разговор Тиргея с Гвалиором.