Справедливости ради надо сказать, что ещё Октавиан Август озаботился снижением рождаемости и издал ряд законов, которые ущемляли в правах бездетных мужчин и женщин. В какой–то степени эта паллиативная мера повысила рождаемость. Но проблема залегала гораздо глубже, и её невозможно было решить налогом на бездетность. Истинной проблемой был распад патриархального брака и матриархальная деградация общества. Это значит, что женщины получали власть над мужчинами, а поведение и образ мышления мужчин становились похожими на женские.

Римляне постепенно становились этническим меньшинством. Да и те, кто оставался, были озабочены только собственным сиюминутным комфортом и максимальным потреблением. Они никуда не годились в качестве воинов и не имели стимула воевать. Слабовольные подкаблучники, потерявшие всё мужское.

Рим был вынужден прибегать к помощи иноземных наёмников — своих недавних врагов. Галлы и германцы, сирийцы и нумидийцы занимали видные, а потом и ведущие посты в стране. А римские женщины видели в чужеземцах мужчин, вступали с ними в брак и рожали маленьких галлов, германцев, испанцев и даков. Что было потом — все мы отлично знаем. В общих чертах, реализовался ассирийский сценарий. Кстати, ещё до первых признаков будущего падения Рима греческий историк Геродот пытался оценить судьбу Ассирии. Не помогло.

Эти два примера очень пригодятся нам в дальнейшем, а именно уже в следующей главе. Пока же на мировой арене победоносно шествуют государства, вступившие в эпоху цивилизации, основанные на патриархальной семье, регулирующие законом, религией и моралью инстинктивное поведение. Крепкие семьи составляли крепкое государство, а высокоранговые низкопримативные мужчины с сильной волей, независимым мышлением строили цивилизацию. Им в этом помогали женщины, становясь главной опорой мужу и рожая детей: наследников, будущих матерей и мужчин–пассионариев. Так продолжалось сотни лет. За это время человек из лачуг переселился во дворцы, совершил промышленную революцию и обезопасил себя от множества болезней, открыл все потаённые места земного шара, создал великую культуру. Человеку больше не нужно было выживать, борясь с природой и отнимая у неё себе скудное пропитание. Он имел воду и отопление в доме, транспорт, рынки, полные еды, книги и газеты, искусственный свет. Цивилизованный мир простирался на все континенты, кроме

Антарктиды. В это время, в самый расцвет эпохи цивилизации, произошло то, что самым прямым образом повлияло на мужчин во всём мире.

Сказ о том, как лопаты с топорами за равенство боролись

В некотором царстве, в некотором государстве жили–были топор да лопата. Жили они дружно. Топор рубил дрова, продавал и себе печь топил. Тесал брёвна, когда дом или сарай построить надо. Иногда обухом столбы вколачивал, если забор делал. Лопата копала землю, сажала картошку, лук и помидоры. Были у них детки: топорята и лопатки. Топорята с пелёнок точили лезвийце, тренировали обушок, крепили топорище — топоры учили сынишек рубить да тесать, да колы забивать. А лопатки прямили полотно и рукоятку, чтобы не гнулись, не ломались, были стройные и прочные. Их большие лопаты учили копать да сажать. Так и жили в согласии. В чужое дело никто не лез, поэтому было тихо и спокойно.

Однажды копала лопата в огороде, а мимо проходил человек. Посмотрел он на лопату, подозвал и говорит:

—Слушай, лопата. Вот смотрю я на тебя — и сердце моё кровью обливается от жалости к тебе. Пока ты тут в грязи да земле ковыряешься, с червями да навозными жуками, твой муж–то в чистоте да благости — рубит себе чистенькие берёзки, да и горя не знает! Порубит — отдохнёт, лезвие поточит. Благодать! А ты горбатишься с утра до ночи тут, кормишь всю семью!

Запали слова прохожего в сердце лопате. «И правда, — думает она. — Пока я тут в грязной земле вожусь, он там в лесочке хворосточек рубит, молодые осинки тешет. Устрою–ка я ему вечером выволочку за это!» Не ведала она, что прохожий–то был псих, шизофреник. Он недавно из психушки сбежал и скрывался.

Пришёл домой топор, а лопата и ну ему выговаривать!

— Ах ты лодырь такой–разэдакий! Повадился там в лесу филонить, пока я тут в грязи да навозе хлыстаюсь–мутыскаюсь!

Сколько ни объяснял топор, что семья его дровами живёт — ни в какую. Лопата так разошлась, что только пар не идёт.

На следующий день копает лопата, а сама на дорогу поглядывает: не идёт ли тот добрый человек. Идёт! Подходит и спрашивает:

— Ну что, лопата, опять возишься?

— Да, — говорит лопата. — Ну уж я топору вчера мозг–то отполировала! Теперь точно филонить не будет.

— Э-э, — покачал головой человек. — Мало этого. Ты сходи, собери другие лопаты да скажи, что отныне земляное рабство для лопат заканчивается. Теперь всё поровну: половину дня топоры рубят, половину — копают. И лопаты так же.

Задумалась лопата. Как же она будет рубить? Она же не топор! Тонкая, погнётся, затупится. Да и топором много не вскопаешь. Говорит она об этом прохожему. Тот рассмеялся да отвечает:

— Глупости всё это. Устаревшая идеология. Смотри: топоры и лопаты из одного железа сделаны, на одной кузне выкованы. Значит, разницы нет. И топорища с черенками — из одного дерева. Тоже разницы нет. Значит, вы суть одно и то же. А что там говорят, будто у топоров и лопат назначение разное, так это от шовинизьму. Это устаревшие империалистические догмы. Это всё топоры придумали, чтобы вас на грязную работу отправить, а самим осинки затёсывать в лесу, пока вы, лопаты, не видите.

Так лопата и поступила. Бросила копать, собрала других лопат и всё поведала, что прохожий–то сказал. Лопаты вначале засумлевались, но потом приободрились. Умный да добрый человек плохого не насоветует. Собрались они и стоят на площади. Кричат в порыве воодушевления. Возвращаются топоры с работы, видят толпу орущих лопат на площади. Подходят, спрашивают.

— Всё, топоры, шабаш! — кричит первая лопата. Другие лопаты её главлопатой выбрали. — Хватит нас эксплуатировать! Даёшь полное равенство! Теперь вы половину огорода вскапываете, а мы половину осинок будем рубить!

Топоры в недоумении помялись — такого–то они от лопат не ожидали.

— Дык там это… не только осинки–то. — промямлили топоры. — Там и дубы, и груши, и клёны. Их мы–то едва срубаем, всё лезвие затупим…

— Вы эти устаревшие догмы оставьте! — закричала главлопата в гневе. — Это вы всё придумали, чтобы нас угнетать! Мы из одного железа деланы, на одной кузнице! Черенки и топорища опять же из одного дерева! Так что полное равенство! Нам так добрый человек сказал!

Пожали плечами топоры. Они были спокойные и рассудительные. Спорить не стали. Решили: пусть пойдут да попробуют. Не получится у них рубить дубы да клёны — сами поймут, что глупость сморозили, бросят да вернутся в огород.

Наутро приходят лопаты в лес и отправляют топоров в огород. А сами — давай рубить! Кому тонкая ветёлка или осинка попадётся — вроде ничего, получается немного. А кому дуб да ясень — бесполезно. Бьются лопаты — а только кору сдирают да себе полотно гнут. Не идёт у них это.