Итак, хотя конечные цели капиталистов не совпадали с таковыми у марксистов, предполагаемые тактические шаги были одинаковы. Это: 1) лишение мужчины статуса и функций главы семьи, разрушение семейной иерархии, превращение семьи в неуправляемую изнутри структуру, подобную парной семье эпохи варварства или римской семье «sine manu»; 2) предоставление женщине всей полноты прав, особенно права на свободный труд; 3) ослабление влияния регуляторов инстинктивного поведения (особенно религии и морали) на людей, демонизация религии, расшатывание морали, стимулирование инстинктивного поведения, особенно женского; 4) подчинение хотя бы части, а в идеале — всего семейного бюджета женщине.

Итак, идеи суфражизма–феминизма пришлись очень по душе представителям крупного бизнеса. Эти идеи обещали одновременное снижение расходов на заработную плату и повышение доходов с продаж. Двойная (если не десятерная) выгода. А ради этой выгоды бизнес был готов раскошелиться.

Суфражистки–феминистки стали получать неплохие денежные вливания, и их дела тут же пошли в гору. В газетах стали мелькать статьи об ужасах угнетения женщин. По радио принялись выступать люди, которые расписывали героические деяния лидеров феминистического движения. Появились политики, которые поддерживали женщин и борьбу за их права. И журналисты, и агитаторы, и политики получали обильную мзду за свою деятельность. Спустя очень непродолжительное время это распространилось на немалое количество развитых стран того времени.

Впрочем, не все политики, ратующие за феминизм, были продажными. Многие независимые политики и партии скоро осознали, что избирательное право для женщин сулит им, политикам, отличные перспективы. Дело в том, что мужчина–трудный избиратель. Прежде чем проголосовать, он сто раз изучит биографию кандидата, обязательно обратит внимание на то, что этот кандидат уже сделал. Мужчина проанализирует программу, причём для него недостаточно популизма и красочных обещаний. Он проверит, насколько вообще она реализуема и за счёт каких средств. Например, обещание увеличить финансирование охраны окружающей среды вовсе не убедит мужчину в том, что кандидат — гуманист и филантроп. Скорее, мужчина посчитает, сколько дополнительных налогов он заплатит (читай — из семейного бюджета) за это популистское обещание политика. Стратегическое мышление вкупе с аналитическими способностями и равнением на абсолютную, безличную справедливость делают мужчину очень плохим объектом для различных политтехнологий (читай — оболванивания). С женщинами всё иначе. С ними как раз политтехнологии отлично прокатывают. Женщина не станет детально анализировать личность кандидата и его программу. Гораздо важнее, чтобы кандидат обладал импозантной, мужественной внешностью, бархатным, низким голосом, и речь его звучала властно. Чтобы политик соответствовал образу альфа–самца. Половой инстинкт женщин тут же сделает этого кандидата любимцем всех дам и девиц. А в программу (если вообще женщины станут её читать) важно написать побольше обещаний, особенно таких, которые в самые короткие сроки гарантировали бы рост комфорта и богатства женщины. Как эти утопические обещалки будут реализовываться и на какие деньги — не важно. Женщины клюнут, ведь задеты их самые сокровенные струны. Таким образом, избирательное право для женщин открывало невиданные доселе перспективы всевозможных политических технологий, афер и махинаций. И деятели всех уровней стали усиленно продвигать идеи феминизма. Это тоже касалось не какого–то одного государства, а многих.

Не следует думать, что над реализацией феминизма работала какая–то тайная, полумифическая структура типа масонского ордена или секретного мирового правительства. Подобные конспирологические версии я часто встречаю в публикациях. Однако на самом деле нет совершенно никакой необходимости приплетать сюда тайные ордена и правительства. Ведь, например, нет абсолютно никакой конспирологии в том, что во всём мире используются деньги и существует банковская система. Так же и феминизм–он просто оказался выгоден одновременно многим предпринимателям и политикам, и те были готовы вложиться в него деньгами и административным ресурсом. Ради будущей выгоды.

Однако это у них. А как обстояли дела у нас?

У нас в 1917 году грянула социалистическая революция, и к власти пришли марксисты–большевики. Небольшой экскурс в ту часть марксизма, которая касается нашей темы, я сделал ранее. Чтобы не идти против истины, скажу, что у большевиков было много разумных идей. Ликвидация сословного неравенства и безграмотности, общедоступное образование, в том числе высшее, индустриализация, социальные гарантии инвалидам, пенсионерам, заболевшим и многое другое. Однако всё, что касается семьи, межполовых взаимоотношений, мужчины и женщины, шло в русле классического марксизма. То есть на грани самой бредовой фантастики.

Вместе с классовой борьбой начался поход против семьи, которая сразу же официально была объявлена пережитком прошлого вместе с религией. Идеал нового мира — свободные половые связи или, на худой конец, групповой брак. Такой семьёй, кстати, жили — например, Лилия Брик с двумя «супругами», одним из которых был Маяковский. В 20‑е — начале 30‑х гг. снимались фильмы о том, как передовая советская женщина–коммунистка сбрасывает с себя оковы патриархального брака и предаётся свободной любви. Она спаривается одновременно с инженером и бравым моряком (все трое под одной крышей), а любит ещё одного. Половых актов, конечно, не показывали (наверно, решили повременить до конца века), но всё и так ясно. Если муж не позволял жене изменять (часто — открыто) и не хотел воспитывать чужих детей, он считался несознательным элементом, которому не место в светлом коммунистическом будущем. Александра Коллонтай, посол России в Швеции, выпускала методички для советских девушек и женщин–комсомолок, в которых агитировала не хранить девственность и верность супругу, а вступать в беспорядочные половые связи с любым мужчиной, который того захочет. Или которого захочет женщина. Она утверждала, что отдаться любому чужому мужчине для комсомолки должно быть так же легко, как выпить стакан воды. Разумеется, все религиозные и моральные правила, касающиеся семьи, были объявлены устаревшими. Курс был взят на растормаживание инстинктивных программ, которые в наибольшей степени соответствовали понятию Маркса–Энгельса о первобытном коммунизме. Правда, чтобы не вызвать непонимания среди народных масс, инстинктивное поведение были заменено эвфемизмом «любовь».

Выдержка из Декрета Саратовского Губернского Совета Народных Комиссаров:

«Законный брак, имевший место до последнего времени, несомненно являлся продуктом того социального неравенства, которое должно быть с корнем вырвано в Советской Республике. До сих пор законные браки служили серьёзным оружием в руках буржуазии в борьбе её с пролетариатом, благодаря только им все лучшие экземпляры прекрасного пола были собственностью буржуев империалистов, и такою собственностью не могло не быть нарушено правильное продолжение человеческого рода. Поэтому Саратовский Губернский Совет Народных Комиссаров с одобрения Исполнительного комитета Губернского Совета Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов постановил:

§ 1. С 1 января 1918 года отменяется право постоянного владения женщинами, достигшими 17л., и до 30 л.