Мы стояли на кухне и глядели друг другу в глаза. Может быть,это была главная минуты в моей биографии. Женщина, которая вверила мне всюжизнь, потому что полюбила и поверила, которая гордилась мною и помогала мнеподняться в трудную годину, разуверилась во мне. Она горестно и отрешеннождала, пойму ли я ее или начну доказывать свою правоту, убийственную для нее. Явидел, что ей все равно, буду ли искренен в своем упорстве или оно сокроетнекий тайный горизонт моих поступков. Мы стояли и смотрели друг другу в глаза.Она была спокойна, ничего кроме глубокой усталости не читалось на ее лице. Это— я — довел — ее — до такой — апатии? ЕЕ — богиню Артемиду?!..

Я сделал два шага вперед и, не говоря ни слова, —зачем? — стал перед нею на колени и прижался к ее ногам головой. Онастояла неподвижно, положив ладонь мне на темя. Потом опустилась на колени иположила голову мне на плечо. Рыдания начали сотрясать ее тело, мою шею обожглиее слезы.

— Господи! Как я счастлива! Он понял, он услышал,Господи! Какое счастье! Он человек, он не глухарь на току! Господи! У негооткрыты уши. Господи!..

Мы стояли на коленях, обняв друг друга. Я убирал губамигорькую соленую влагу с ее глаз, с ее щек, и впервые за многие дни, недели имесяцы ее лицо стало таким, каким было до моего ухода: сияющим, светлым, сглазами, обращенными в мир, а не в себя.

Почему же, почему же?.. Почему же с какого-то недоброго дняжизнь у нас пошла наперекос?

Почему на смену буйной радости, которая все могла растопить,которая могла даже сотворить чудо, как тогда, когда я миром выбралась избандитского лимузина, почему на смену ей, чудотворной, пришла тоска, пришелнеуходящий гнет на сердце?.. Раньше я домой летела отовсюду, где была, отнетерпения чуть ли не задыхаясь. Глаза мои горели, щеки пылали: вот-вот сейчася встречусь с ним, с моим Егорушкой, с моим живым дыханием, с любовьюдолгожданной, с пламенем всесжигающим, с моим счастьем, с моим мужчиной, с моиммудрым мужем и огневым любовником, который впервые открыл мне меня, с моимидеалом человека, который всегда поступал по чести и справедливости, сейчасвстречусь с той моей воплотившейся мечтой, о которой до встречи с ним я даже ине знала, не думала!.. Так что же случилось, почему я стала возвращаться домойне торопясь, каким-то внутренним чувством тормозимая, а дома тоже уже не живу,а существую? Почему я как механическая кукла вожусь с детьми, ровно, без искры,общаюсь с сотрудниками по кафедре и со студентами, почему избегаю встреч иразговоров с родителями, которые все-все чувствуют и, знаю, тяжело переживаютмое состояние?..

А Егор, ах, Егор… Эти его бесконечные командировки, эти егопоздние возвращения, когда он думает, что я уже сплю и тихонько ложится сбоку,чтобы не потревожить меня. И этот его тяжелый непроизвольный вздох, когда онколеблется, разбудить ли меня, решает, что нет, не надо. Он умученныйотключается, наконец, засыпает, а я… В душе моей все плачет, все кричит, а ялежу тихонько, будто и впрямь — бревно-бревном, будто я могу спать, когдарушится долгожданное счастье. Да, поплачу, поскулю, повсхлипываю, а утромоказывается, что проспала, что детей уже поднял, умыл, накормил Егор, и язаявляюсь в столовую с запухшими глазами, нечесанная, когда святая троица ужесобирается на выход.

Что же случилось со мной, с нами? Неужели правы те, ктодолдонят, будто счастье быстротечно, будто будни быстро и неизбежно заиливаютясные озера нашей любви? Да смирилась бы я с этой расхожей мудростью, если бы впамяти моей, в каждой клеточке моего тела не жило бы то жаркое пламя, котороегорело во мне еще совсем недавно и вдруг принялось затухать. Так почему же всеэто сталось-случилось, почему? Почему?! Почему?!!

Какой-то проклятый рок висел надо мной: сглаз ли, заклятиели, наговор ли. Ведь все это уже было, было! Пускай не в тех размерах, но было!Как быстро стало выстуживать когда-то у нас с Ипполитом, а ведь поначалу он былдействительно искренне воспламенен мною. И никто иной, кроме меня самой, в томне был повинен. А Олег? Ведь я была для него недостижимым образцом женщины,богиней, но к чему все пришло и достаточно быстро? К пошлым его постельнымроманчикам (тьфу-тьфу, не хочу и вспоминать ни его пассий, своих подругразлюбезных, ни моих «утешителей», тупых коблов, другого слова не подберу). Иопять же вина была только моя и ничья более! Что же это за проклятие на мнетакое, что за несчастье?!

Да, мне жить хочется, радоваться, любить по-прежнему,особенно теперь, когда я знаю, что это такое, но, может быть, выше себя не прыгнешь?Может быть, смириться? Третий раз дается мне этот знак: может быть, должно мнедостать ума и уразуметь смысл троекратного указания перста Божьего? На том бы иутешиться, да все неймется душе моей грешной, все хочется ей радоваться жизниво всю ширь, уже однажды изведанную. Отведав сладкого, не захочешь горького, нетак ли?

Я вижу, как подарками своими хочет Егор забросать ущелье,вдруг возникшее между нами, и подарками не рядовыми, дорогими, даже роскошными.Сама я его и оттолкнула, оскорбила самое сокровенное в его самолюбии, он ушелтогда от нас, и надолго. Не знаю, как я пережила эту разлуку, но вот онвернулся, а пропасть меж нами сохранилась.

Да, виновата я. Но ведь он сильнее меня, умнее, старше,мудрее! Ведь видит же он, как я страдаю, как дом выстужен, да разве ему самомухорошо в этом холоде? Нет, он должен все повернуть, ведь он муж мой, яза-мужем, за кормильцем, защитником, заботником! Если у него на это нет сил,зачем тогда мне все его другие дела? Прокормлюсь и сама, никому обязана не буду,ни на кого рассчитывать не стану!

Или самой этот ледник растопить, найти в себе силы, чтобыего сердце растаяло? Не знаю, не осталось у меня внутренних ресурсов, да и какего сердце разогреешь, если он из командировок не вылезает и конца краю им нети не предвидится? Господи, если ты есть, раствори Егору глаза на беду мою! Яуже проучена судьбой достаточно. Боже милостивый, не надо мне новых уроков, яочень уже понимаю, что нельзя свои нервы дурацкие на муже срывать. Спаси меня,атеистку неверующую, ведь ты даже — разбойника простил, когда он на крестепокаялся, а я не душегуб, я слабая женщина, надломившаяся под грузом напастей.Господи! Не в словах дело, а в том, что я буду жить по совести. Помоги мне.Господи! Помоги!..

Не знаю, дошла ли моя мольба до Небес (как мне в это верить,если вся сознательная жизнь прошла в безверии), дозрел ли внутренне Егор дополного понятия, что нельзя нам с ним так-то вот по-чужому жить после прежнегополного растворения друг в друге, или случилось то и это, но он понял, оносознал, он почувствовал мое горе! И это случилось тогда, когда я уже была насамом дне своего отчаяния и безразличия, когда у меня уже ни сил, ни желания небыло даже развернуть и посмотреть очередной его подарок, видно, дорогой, что-томеховое.

О, как сложна жизнь, как непросто бытие! В какую-то долюсекунды было мне озарение, когда он жалобно сказал: «Аля уехала», как молниясверкнула и осветила своим мертвенным светом все до последней щелочки! Онсказал: «Аля уехала» как-то привычно, а не «Алевтина Сергеевна»: так говорят нео сотруднице, а о близком человеке, об очень близком, о своем. Я видела ее,несколько раз пути случайно пересекались, но больше знала о ней из егорассказов — всегда одобрительных, даже восторженных. Он рассказывал и оботъезде Алевтины Сергеевны, но как-то сухо, отчужденно, и я думала, что онсдержанно осуждает ее предательство. И вот все разом прояснилось в моемсознании и тотчас связалось в один узел. Что-то тяжелое, трагическое должнобыло произойти в ее жизни, чтобы она, калека, уехала от своей интереснойработы, от такого шефа, как Егор. И я все поняла, через какой ад она прошла, ичерез какие мучения прошел Егор, и чего стоило ему раздвоение души на разрыв. Ия поняла, что Алевтина уехала потому, что Егор сказал ей, что возвращается комне. И я уразумела, что не я одна повинна в нашей тягостной атмосфере, и ещепоняла, что кроме меня нет у Егора пути, а если на время он сбился, то значит,штормовые ветра дули ему, сильному и прямому, навстречу… Все это и еще многодругого мгновенно узнала я своей интуицией из малой его обмолвки, и поняла,какую тяжесть принял он в свою душу, стремясь уберечь меня от нашей общей беды,и убедилась, что это — мой муж, мой самый родной человек! Господи, прости ему ией! Прости так, как я простила!..