Морган встал.

– Послушай, Эрен, я…

– Замолчи.

– Так он в самом деле это сделал?

– Там окно было широко раскрыто. В кабинете математики. Он легко мог выбраться, потихоньку пройти к машине и ждать.

– А почему полиция ни о чем не догадалась?

– Не знаю.

Собственный голос вызывал у него отвращение. Он был какой-то… поникший.

– Но ведь полиция обязана все знать?

– Не знаю. У них своя версия. Он был тяжелым человеком. С проблемами. Все говорило о том, что он покончил с собой.

Эрен захлопнул крышку сундука. Казалось, все яснее ясного, яснее и быть не может. В этом сундуке, как в гробу, похоронен целый мир, и он вбил последний гвоздь в крышку его гроба. Вместе с виной его отца.

Эрен покрутил колесики замка, выставив случайную комбинацию. И полез вниз, как зомби, не соображая, что делает.

Он сам не помнил, как оказался в своей комнате. Бросил фонарик, сел на пол, прислонившись к кровати. Опустил голову на колени и заплакал. Плакал долго, оплакивал и мать, и мистера Джеффериса, и отца, и самого себя.

Наконец он поднял голову: в комнате стоял полумрак. За окном совсем стемнело, Морган сидел за столом, не сводя с него глаз.

– Он убил мистера Джеффериса… – сказал Эрен, и непонятно было, вопрос это или утверждение.

Он обхватил голову руками. До него наконец со всей ясностью дошло, что произошло. Его собственный отец – убийца. Он нисколько не сомневался, что это правда, но как же ему хотелось, чтобы все оказалось не так. Его отец накинул ременную петлю вокруг шеи мистера Джеффериса, вздернул его, подвесил к трубе, торчащей посреди потолка в классе, а потом удрал через окно. Его собственный отец.

– Ты только представь себе, как мы теперь прославимся, – тихо сказал Морган.

Эрен поднял голову, посмотрел на друга.

– Что? – переспросил он.

– Ну, то есть представь: твой собственный папаша – убийца. Мы прославимся, весь город будет о нас говорить. Юные сыщики.

– Что ты такое говоришь, черт возьми?

– Мы с тобой раскрыли убийство. Ты только подумай, о чем речь, слышишь? Мы узнали, кто убил мистера Джеффериса, и станем знаменитыми!

Отчаяние Эрена вдруг окрасилось еще одним чувством: раскаленной добела яростью.

– Да ты понимаешь, что говоришь, черт тебя побери? – прошипел он.

– Когда мы всем расскажем, сразу прославимся!

– Ты чокнулся? Я делал это только потому, что считал – так будет правильно.

– Да? – Казалось, Морган искренне удивлен, будто для него все это было лишь забавой, игрой. – Я тоже с самого начала так думал, но вспомни наш разговор после Рождества. Ты же сам говорил, что мы прославимся, для того и ведем расследование.

И Эрен впервые вдруг ясно увидел перед собой настоящего Моргана. Отвратительная, пустейшая тварь, инфантильный и безответственный щенок. Такой во всем, даже в ситуации, когда у лучшего друга рушится мир, видит лишь удачную возможность чего-то добиться для себя. Нет, Морган больше ему не друг.

– Никто не должен об этом знать, – процедил он.

– Что?

– Никто и никогда не должен узнать, что совершил мой отец.

– Но, Эрен…

– Ни один человек, ты понял? Ни одна живая душа. У меня погибла мать. И я не хочу терять еще и отца.

– Но, Эрен…

Этот момент Эрен запомнит на всю жизнь. Запомнит, как ему было одиноко, каким маленьким казался он сам себе в огромном мире, где правит злость. Запомнит, как горячие слезы капали на синие джинсы, оставляя темные пятна, запомнит ребячески-глупое лицо Моргана. Но ярче всего в его памяти отпечатаются пять слов, сорвавшихся с языка придурка:

– …я же мечтаю стать знаменитым.

В глазах у Эрена потемнело, он бросился на бывшего друга. Морган вскочил со стула, и от резкого толчка тот врезался в стенку. Эрен наткнулся на стол, ударился головой и заорал от боли.

Морган ошарашенно смотрел на него, защищаясь поднятыми руками.

– Вали отсюда, – проговорил Эрен не своим голосом.

Морган продолжал смотреть на него.

– Вали отсюда! – заорал Эрен и снова бросился вперед.

Моргана как ветром сдуло из комнаты, и Эрен громко захлопнул за ним дверь. Слышно было, как тот катится вниз по лестнице, как стукнула входная дверь.

Эрен упал на колени и завыл – о, какой чуждый, какой горький звук вылетел из его гортани! Потом подполз к кровати, кое-как забрался под одеяло – ему казалось, что оно защитит его. И так лежал без движения, и только слезы текли на кремовые простыни.

«Мистер Джефферис мертв, и убил его мой отец», – думал он. Все улики хранятся там, на чердаке. Зачем он это сделал? Считал, что мистер Джефферис виновен в смерти матери? Как мог его отец совершить такое? Как такое вообще можно совершить? Убить человека! Все последние несколько месяцев его мучила бесконечная череда подобных вопросов.

– Мне очень жаль, Эрен. Прости меня, – сказал ему в тот день отец.

Теперь-то понятно, что означали эти слова.

Отец повторял эти слова снова и снова. Тогда Эрен не понимал, зачем он это делает, совсем не понимал. Теперь понимает. Но лучше было бы не понимать и дальше. Лучше было бы вообще не лезть в это дело, бросить проклятое расследование. Чего он достиг? Впрочем, он знает, зачем полез. Он хотел доказать, что учитель не покончил с собой, доказать, что мир не столь мрачен, не столь плох, как может казаться. А теперь кажется, что хуже и быть не может.

Он лежал и думал, как жить дальше. Интересно, размышлял он, если хорошенько постараться, если как следует внушить себе, можно ли умереть прямо здесь, в теплой постели? Если очень захочешь умереть, можно заставить себя это сделать? Наверное, все-таки нет, тем более что он понимал: так не должно быть.

Надо жить дальше. Надо найти в себе силы жить, даже если кажется, что сил больше нет. Никто не должен знать, до чего он докопался, особенно отец. Все останется у него в сердце, он замкнет сердце на ключ, а ключ выбросит. Заставит себя забыть этот кошмар. Отец есть отец, он должен оставаться его отцом. Должен, чтобы Эрен смог жить дальше.

Эрен лежал долго, он и не думал, что можно так долго пролежать в постели; дыхание его успокоилось, слезы высохли. Он смотрел на свои руки, представлял, как вот эти руки надевают петлю на шею мистера Джеффериса, подтягивают его к трубе под потолком. А потом стал думать о матери. О том, какой она казалась счастливой с мистером Джефферисом, какой всегда была ласковой. И с лицом матери перед глазами Эрен совсем успокоился и погрузился в спокойный сон.

А где-то около часу ночи он проснулся, услышав, как хлопнула дверь, – вернулся отец.