Но независимо от исходов, потом мы разъедемся в разные стороны. И все станет почти по-прежнему. Продолжится старая история, но с другими нами. Растущее раздражение не позволяло уснуть. А ведь именно перед финалом следовало хорошо выспаться… Я крутилась на софе и ненавидела уже даже этот предмет мебели, который до сих пор казался мне вполне удобным. А почему это Слава спит на кровати, пока я мучаюсь? Да, я сама этот выбор сделала, но он был обязан настоять! Он вообще не должен был слушать мои решения, а продавливать свои! Во всем. Но нет же, он безропотно и с незыблемым спокойствием уважает мою свободу выбора – убила бы.

Я резко села и поняла, что мне прямо сейчас следует поговорить с Эдиком. Плевать, что мой визит в соседнее бунгало посреди ночи попадет на камеры – я им не селебрити, я вообще не обязана отчитываться о каждом своем шаге! Но уже возле двери замерла, потому что не придумала, что именно мне так срочно надо сообщить. Если скажу, что наши отношения надо пересмотреть, что в мире существует не только он и не всякая любовь длится ровно всю жизнь, то завтра на финале Эд будет разбит.

На цыпочках вернулась обратно и улеглась на кровать за Славиной спиной. Не знаю, он тоже не спал или я его разбудила, но тихий вопрос не заставил меня вздрогнуть:

– Ты чего мечешься, Света?

Промолчала. Я вообще не с ним говорить собиралась, а с Эдиком или хотя бы с самой собой. Ведь бывают такие тошнотворные вопросы, которые даже задавать трудно. Например, а что, если бы я влюбилась в другого? Что, если это заодно разрушило бы все мои представления о себе и о порядочности в целом? Ну вот что теперь? Самосожжение подойдет, или недостаточно? Но Слава как-то правильно сказал: на этом опостылевшем острове все воспринимается иначе, как будто участвуешь в экранизации фильма, все слишком сияющее и преувеличенное. Разобраться в себе получится потом, когда мы все вернемся в привычную рутину, остынем, осознаем себя заново. Но и тут загвоздка: мы со Славой разъедемся в разные стороны сразу после аэропорта, а он уже показал, что догонять меня не собирается.

– И ведь ты даже не позвонишь, – прошептала я результат своих сумбурных мыслей.

Он сразу понял, что я имею в виду, и так же тихо произнес:

– Никто не помешает позвонить тебе самой. Скорее всего так и сделаешь. Придумаешь какую-нибудь причину – допустим, мы так с тобой сдружились, что ты теперь никак не можешь обойтись без моей компании. А потом будешь держать меня на поводке, пока мне не надоест.

Я пододвинулась чуть ближе к его спине и снова замерла. Подумала хорошенько и опровергла:

– Нет, придется придумать другую причину. Это не дружеская симпатия. Ты вызываешь во мне какое-то ненормальное восхищение. Я раньше не встречала людей, хоть немного на тебя похожих. Теперь начинаю понимать фанатов всех этих звезд – они, наверное, тоже ничего с этим восторгом поделать не могут. Слав, я просто фанатею по тебе.

Он хмыкнул:

– Не совсем то признание, на которое я рассчитывал, но хоть что-то. Тогда по какой причине ты мне позвонишь? Попросишь, чтобы дал тебе работу? Сошлешься на то, что твое лицо слишком раскрутили, потому нормальной должности тебе не светит – вся надежда только на меня? И ведь соглашусь. Я вообще всегда буду соглашаться с любой твоей прямой просьбой.

А ведь какой отличный повод он только что перечеркнул. Я придвинулась еще, на мгновение ткнувшись носом в его лопатку. Почти одними губами произнесла:

– Именно это в тебе больше всего бесит. Когда не надо – ты все поперек делаешь. А когда надо, благородного героя из себя строишь.

Он все же развернулся и обнял меня, притянув к себе, прижал лицом в свою шею.

– Света, я вообще не благородный герой, даже близко нет. Но именно в любви все должно быть кристально понятно, я всегда так считал и вряд ли передумаю. Скорее всего, вы с Эдом когда-то расстанетесь – и не потому, что ты легкомысленная, а он дурной. Просто вы уже выросли из друг друга в разных направлениях. Хуже будет, если не расстанетесь и ты сделаешь принесение себя в жертву частью ежедневных обязанностей. Но такие отношения без боли не рвутся – и ты обязательно возненавидишь причину этой боли. Боюсь, я как раз на роль причины и претендую.

Я приподняла руку и обняла его за талию. Слушая, как бьется его сердце, не могла представить, что когда-нибудь смогу его возненавидеть. У Славы все просто. Слава все раскладывает по полочкам и пережевывает по очереди. А я отнюдь не так же идеально устроена. У меня в голове перемешивается «хочу» и «правильно» – и с недавних пор эти две вещи никак не совпадают.

Эта мешанина стала невыносимой, и я просто убрала ее из сознания. Какая разница, что будет завтра? Какая разница, что придумают организаторы для издевательств над оставшейся четверкой «везунчиков»? И какая разница, что я о себе сама подумаю утром? Я подняла лицо и дотянулась до его губ. Слава замер, отстранился и почти весело уточнил:

– Кажется, я вызываю у тебя не только платоническое восхищение.

– Не только, – призналась я и снова его поцеловала.

Он знал, что это означает – что прямо сейчас лучше ни о чем не переспрашивать. И, возможно, догадывался, что я просто его использую – ноющее тело требовало выплеснуть накопившиеся эмоции вместе со страстью. Но, как и обещал, соглашался с любой моей просьбой. Уверена, этим спонтанным решением я устраивала нам обоим страшную пытку в будущем, но сейчас не хотела ни останавливаться, ни останавливать.

Заниматься любовью с тем, кого так сильно хочешь, от чьих прикосновений вся кровь закипает – невозможное удовольствие. Я встречала его желание собственным, и оттого только усиливала резонанс. Разум окончательно пустел от собственных приглушенных стонов, от сплетения горячих тел, грубых поцелуев и нежнейших касаний. Кажется, я кому-то изменяла, но впервые за долгое время не изменяла себе. Вряд ли утром одно будет биться на другое, но, к счастью, сейчас волевым решением был отключен любой анализ.

Глава 24

Во сне я снова переползла на Славу, но он и не возражал. Наоборот, когда я проснулась, прижал меня к себе теснее и попросил:

– Не спеши. Нам на общее собрание только к двум.

Да