– Джонатан!

Заметившая не вполне трезвого хозяина Ева пискнула что-то нечленораздельное и юркнула под лестницу, а вездесущий дворецкий не заставил себя долго ждать.

– Мистер Андервуд?

– Распорядитесь приготовить мне лошадь, Джонатан, и немедленно. Мне нужно срочно повидать доктора Уотнера.

– Простите, сэр, но ваш отец, покидая Девонсайд сегодня утром, строго-настрого наказал мне вас из дома никуда не выпускать. Хозяин беспокоится, что вы можете натворить дел, которые помешают важному знакомству на скачках в Аскоте.

Опять! Опять одно и то же! И, видимо, это будет продолжаться, пока он – Тимоти Льюис Андервуд – не женится на Кэтрин Пикли, которую отец ни разу в жизни не видел, но уже обожает. Но если женитьба – единственный способ обрести, наконец, свободу и отделаться от родителя, то Тим женится. Ещё как женится! Лишь бы потом новоиспеченная жёнушка не оказалась вторым Джейкобом и не начала пилить и изводить покруче, чем это делает отец.

– Джонатан, мне нужен доктор Уотнер.

– Молодой хозяин болен?

– Какого чёрта?! Да я здоров, как бык!

– Тогда нет, сэр. Будь вы больны, я вызвал бы доктора сюда, но теперь и сам вижу, что в этом нет острой необходимости.

Надо было врать, что болен. Чёрт! Как говорится, поспешишь...

– В таком случае есть ли у нас справочник по медицинской латыни?

– Нет, сэр. Ваш отец никогда не закупал в дом издания, связанные с медициной.

– Тогда мне тем более нужен доктор Уотнер!

– Боюсь, сэр, что пока в Девонсайд не вернётся ваш отец, я бессилен чем-либо помочь.

– Выходит, я здесь заключён, как в тюрьме?

– Если вам угодно выбрать такое сравнение, то пусть будет так. И прошу вас не спорить с решением вашего отца. Не забывайте наш недавний разговор. Вы ведь не хотите, чтобы ценой за вашу независимость оказалась испорченная репутация одной знакомой нам дамы?

Кулак сжался сам собой, но рука была спрятана за спину, и Джонатан ничего не увидел.

Не время. Совсем не время. Ни конфликтовать с отцом, ни с гадом дворецким. Всё слишком хрупко вокруг. Один неверный шаг – всё рассыпется, и тогда уже совсем ничего не исправишь...

Скачки в Аскоте* были тем ежегодным летним мероприятием, которое не мог пропустить ни один уважающий себя джентльмен, потому что если он отнесётся к этому событию небрежно и даже удумает его проспать или – чего хуже! – предпочесть хаосу на ипподроме лесную тишину и охотничье ружьё, то его супруга не преминет тотчас напомнить, в скольких припасенных шляпках она так и не вышла в свет и сколько воздушной тафты и атласа было закуплено для пошива платья, но в итоге было упрятано в шкаф за ненадобностью. Виноват в её страданиях будет лишь один человек. И хорошо, если семейная разборка закончится только шляпками и прочими элементами гардероба! А ведь может быть иначе, когда бедняге припомнят все его промахи, включая покупку ненужного серванта и найм вороватого садовника той весной, когда всю землю вокруг розовых кустов перерыли кроты.

Андервуды никогда не пропускали скачки. Из всех важных приёмов этот был особенно ценен. Количество высокопоставленных гостей зашкаливало. Со многими Джейкоб был знаком, но те многие не обязательно о нём часто вспоминали. Однако стоило им поймать на себе обворожительную улыбку Малесты, а заодно и себя на мысли, что прекраснее женщины во всём мире не найдёшь, как и сам лорд Андервуд тут же всплывал в памяти и прямо перед лицом.

Богатые экипажи спешили в Аскот с разных уголков Англии. И к полудню всё вокруг настолько кишело лошадьми и кучерами, что новичку сложно было быстро сориентироваться, кто из них участвует в забеге, а кто просто пристроился в тени деревьев из любопытства и потому что трава там была ещё невытоптана и свежа.

Тиму Аскот был знаком. Генри Сандерс, приятель по «Сорнякам» и тоже большой любитель азартных игр и выпивки, к скачкам был особенно неравнодушен. Правда, из четырех дней, отведённых на конное состязание, он приезжал лишь в четверг, и это было неудивительно. Шляпки самых замысловатых фасонов, украшенные живыми и искусственными цветами, бусинами, лентами и бантами, смахивающие то на птичье гнездо, то на рассекающий носом волны парусник, притягивали и манили за собой. И после каждого такого четверга Генри ещё полдня хвастался друзьям, какую рыженькую девицу он успел пощупать в перерывах между забегами, а от какой отвернулся, чтобы сделать ставку.

Но в тот день на календаре был вторник, и Тим, вышедший из экипажа и сделавший несколько шагов по направлению к накрытым белоснежными скатертями столам, расставленным неподалёку от шатров, где можно было укрыться на случай дождя или зноя, никак не ожидал, что его вдруг дружески хлопнут по плечу и огорошат громким и радостным воплем:

– Андервуд! 

Тим обернулся.

– Генри? Чёрт меня дери! Генри!

– Тише ты, – лыбился приятель, озираясь по сторонам. – Вон та тётушка, вся седая и одетая в мышиное серое, уже приготовилась обсуждать тебя со своей приятельницей и крутить у виска пальцем. Чертей будешь в «Сорняках» вспоминать, а тут вспомни о манерах.

– Манеры, чтоб их... – Тим еле сдержался, чтобы не выругаться. – Генри! Как же я рад тебя видеть! Но почему сегодня? Сегодня вроде вторник – не четверг.

– К черту четверги, – зачастил Генри заговорщицким шёпотом. Шёпотом – чтобы не услышали седовласые тётушки; заговорщицким – потому что у Генри была на то причина. – К чертям все эти шляпки, юбки и кружева! От них только бессонница и отсутствие аппетита. Ты видишь, как я похудел? И как побледнел!

Генри и правда выглядел не слишком хорошо. Давно не стриженные русые волосы торчали лохматыми прядками из-под помпезной шляпы, в петлице фрака не было цветка (впрочем, Тим тоже не вдел даже гвоздики), а в голубых глазах, прятавшихся за очками, хоть и был блеск, но какой-то нездоровый, словно у Генри началась лихорадка.

– Ты здесь один? – спросил Тим.

– С отцом, тёткой, её сварливым муженьком и их дочерью.

– И из-за кого ты весь такой взмыленный? Из-за отца, тётки или из-за кузины? Только не говори, что всё дело в сварливом муженьке.

– Тьфу на тебя. Конечно, всё дело в кузине. В той самой кузине Кэтрин, которую мы обсуждали в «Сорняках».

– Вот оно что, – лениво протянул Тим и вытащил из кармана часы на цепочке. Маленькая стрелка неторопливо ползла к десяти утра; до церемонии открытия оставалась ещё уйма времени. Спрятав часы обратно в карман, Тим огляделся по сторонам, но не нашёл того, что искал, поэтому повернулся к Генри и равнодушно бросил: – Ты уже добыл подвязку? Тогда я понимаю твоё состояние: неровен час – её папаша надаёт тебе тумаков и ещё заставит на ней жениться.

– Если бы так, – мечтательно вздохнул Генри, и Тим напрягся.