Переварить услышанное одному было не под силу. Вдвойне тяжелее было ворошить прошлое с впечатлительным Хиггинсом. Во всём доме оставался только один человек, кто мог бы выслушать Тима и  разделить с ним его беспокойство. Тим был в этом уверен. Настолько, что, сорвав с себя неудобный фрак и швырнув его в соломенное кресло на веранде, не раздумывая и не сбавляя шаг, бросился по лестнице на второй этаж, к двери той самой комнаты, в которой уже раз побывал, и воспоминания о том визите были не из приятных.

В спальне Малесты было тихо и прохладно. Прислуга ещё утром приспустила тяжёлые шторы, и теперь они бережно хранили пространство от горячего солнечного света, способного в одночасье затопить комнату невообразимой духотой, спать при которой будет мучительно.

Однако хозяйки в спальне не было. Не было её и в соседних комнатах, и в дюжине остальных, расположенных в том же крыле. Решив, что Малеста скорее всего в саду, Тим дёрнулся вниз, на улицу, но захваченный врасплох садовник, перекапывающий землю вокруг розовых кустов, только недоуменно крякнул и пожал плечами. На всякий случай оббежав и сад, и даже весь первый этаж, Тим от усталости прислонился плечом к лестнице, но тут же встрепенулся, так как из-за поворота, ведущего через длинный коридор на кухню, показалась Ева.

Тим схватил девушку за руку.

– А ну стой!

Ева ойкнула и выпучила глаза.

– Мистер Андервуд! Сэр! Что вы делаете?

– Тише.

– Я буду тише воды, только пустите меня. Если кто-то увидит, то вас могут неверно понять.

Действительно. Стоять столь близко к служанке можно было только в одном случае, и сейчас была совсем не та ситуация. Тим разжал пальцы и сделал шаг назад. Разговор начался заново.

– Вы что-то хотели, сэр?

– Хотел. Ты знаешь, где леди Андервуд?

– Я видела её на втором этаже, сэр.

– Она снова лежит? У неё болит голова?

– Нет, сэр. Она разбирает с Джонатаном старые картины, которые хранятся в одной из комнат для гостей. Гостям та комната не открывается уже лет пять, а вот хлама в ней хранится столько... – И Ева снова выпучила глаза, стараясь тем самым объяснить Тим размах катастрофы.

Но ужасаться было некогда – Тим ещё раз зачастил ногами по лестнице и уже спустя несколько секунд бодро шагал по длинному коридору в самый его конец, где располагалось то самое «картинное хранилище». Тим надеялся отыскать его быстро, но дверь сменяла дверь, а везде было пусто, и даже голосов никаких не было слышно. Решив, что судьба играет с ним злую шутку, Тим в сердцах долбанул кулаком по стене, и вдруг до него донеслось взволнованное:

– Здесь кто-то есть.

Это был голос мачехи, и шёл он из комнатки, которая начиналась за самой последней из дверей в коридоре. Тим её не сразу приметил: цветом она сливалась с драпировкой на стене.

– Это садовник внизу гремит тачкой.

Второй голос принадлежал Джонатану.

Всё, что сказала Ева, сошлось, но Тим не спешил набрасывается на леди Андервуд с ошеломляющими новостями. Внутренний голос остановил от поспешных действий и, как оказалось, не зря.

– Но шум был другой и не со стороны улицы. В коридоре кто-то есть.

– Хотите, чтобы я проверил?

Видимо, Малеста хотела, потому что в комнате завозились. Тим услышал шаги и почему-то запаниковал. Столько времени искал мачеху, чтобы поделиться с ней невообразимым, нашёл и по непонятной причине вдруг растерялся. Вместо того чтобы предстать перед дворецким во весь рост и во всю ширину плеч, вдруг скользнул прямо за дверь, вжался в стену и очень надеялся, что Джонатану хватит ума глянуть в одну сторону вестибюля и совсем не хватит – повернуть голову в другую.

Дверь скрипнула, и Тим, скрывающийся за деревянным полотном, вжался в стену ещё сильнее.

– Никого нет, – проронил дворецкий и шагнул назад. Дверь двинулась следом, аккуратно затворилась, и затем её столь же аккуратно заперли на щеколду.

Последнее было не менее удивительно, чем новость о дяде Реджи. С каких пор замужняя дама закрывается в спальне с дворецким? Возможно, в Лондоне такое и происходит на каждом шагу, но в Девоне и окрестных деревнях, где нравственность важнее степени прожарки рыбы, подобное положение дел удивляло до дрожи. С другой стороны, какую нравственность можно ожидать от места, хозяин которого заявляется домой рано поутру со следами румян и пудры у шеи, а кузен его первой жены равнодушно смотрит, как в болоте тонет бедная, глупая, обманутая всеми и совершенно бесправная девчонка?

Стараясь не шуметь, Тим повернулся и припал ухом к щели, проходившей между дверью и стеной. Подслушивать было не в его привычках, но в этот раз он просто не мог устоять перед соблазном.

Голоса звучали тихо, но Тим слышал каждое слово. Мачеха и услужливый усач беседовали спокойно, а в их голосах было столько тепла и нежности, что внутри Тима начало закипать странное возмущение. Возникло ощущение, что эти двое знали друг друга слишком хорошо, чтобы быть просто слугой и хозяйкой, и когда возникали паузы в беседе, Тим готов был вытирать пот со лба и грызть ногти, только бы прогнать из головы навязчивые мысли о том, что в эти мгновения могло происходить по ту сторону стены.

– Перестаньте. Это лишнее.

Слова сорвались с губ Малесты. Тим был готов поклясться, что, произнося их, она улыбалась. И вместе с губами улыбались её глаза.

– Я никогда не перестану, леди Малеста. – А сейчас уже вздыхал Джонатан, и Тим живо представил, как туда-сюда ходят его усы. – Вы вдохнули в меня жизнь. Я говорил вам не раз и не два, что в чудо я не верю да и не жду его, но той надежды, что вы мне подарили, мне достаточно.

– Вы знаете, милый Чарльз, что я хотела бы дать вам больше.

Тим сжал кулаки. Коварнейшая женщина! Притворяется покорной, страдающей от мигрени, болонкой, ахает и охает, а сама ведёт двойную жизнь и в разгар дня встречается с любовником!

– Но рано или поздно ваш муж обо всём узнает!

– Разве не к этому мы ведём? Разве то было не ваше и не моё желание покончить со всеми тайнами и недомолвками и начать жить, наконец, для себя, а не для...

Последние слова Тим не уловил. То ли Малеста повернулась к окну, и лёгкий летний ветерок украл то, что Тим не расслышал, то ли что-то другое стало виновником кражи, тоже смогло приглушить речь и даже остановить её на пару минут, ведь именно сейчас в комнате воцарила такая пугающая тишина, что развращенная салонами Сохо фантазия чуть не довела Тима до щемящих болей в груди.

– И всё же... – снова заговорил мерзавец Джонатан.

– Отбросьте сомнения. – А это её голос, и опять она говорит так ласково, что от этого передёргивает.

– Это слишком опасно. Для вас. За себя я не переживаю.

– И я за себя не переживаю.

– Малеста!