У Скудина округлились глаза.

– Вы знали её как мисс Айрин, – окрепшим голосом продолжалстарец. – Как вы понимаете, она ехала к вам не с туристскими целями. Но,полагаю, в свете того, что на всех нас надвигается, пора уже перестать играть вшпионские игры. Вы не откажетесь от сотрудничества, если я приеду к вам вСанкт-Петербург?

Звягинцев не колебался ни мгновения.

– Когда вы прилетаете? Ясно… Мы вас встретим.

Записав номер рейса, он попрощался. Но едва прижал пальцемотбой, как трубка в его руке снова взорвалась истошным, несомненномеждународным звонком.

– Да?

Лев Поликарпович успел решить, что это фон Траубергзапоздало вспомнил о чём-то жизненно важном. Но услышал совсем другое.

– Лёвка, старый поц! У меня тут Нобелевская меднымтазом накрылась, а ты там себе девушкам свидания назначаешь? Звоню, звоню ему…

Голос Шихмана, впрочем, переливался восторгом и до конца нерастраченным боевым пылом.

– Изенька. – Звягинцев сбросил очки и запустил их«блинчиком» по столу. Иван едва успел накрыть профессорские линзыладонью. – Изенька, милый, мы всё видели. Ты…

«Герой. Гений. Матросов. Мужик…»

– Лёва, я в кутузке, использую своё право на одинзвонок, так что слушай сюда. Как я понял, в Белом доме им потом сказалипримерно то же, что я, только меньше пыли подняли. Ну а мне шепнули словечко… ссамого верха. Ты же понимаешь. Короче, завтра за меня вносят залог, и я первымрейсом – к тебе!!! Усёк?

– Усёк, Изенька, – чуть не прослезился ЛевПоликарпович. Спохватился и торопливо добавил: – Только ты учти, у нас теперьпассажирские самолёты на подлёте к Питеру истребители встречают… Красные такие,просто чтобы ты не пугался. И на посадку за собой ведут, до самой земли, а тослучаи были…

– Да ладно. Еду, короче. Хрена ли мне этаАмерика, – сказал Шихман и отключился.

«Мужик, – испытывая небывалый душевный подъём, мысленноповторил Лев Поликарпович. – Вот пойду завтра – и Опарышеву морду набью.Впрочем… Кстати-то о битье морд…»

Он придвинул к себе разлетевшиеся листы капустинскойсправки.

– Итак, Ваня… На чём мы остановились?..

Минут через двадцать повторно заверещал домофон. Это явилисьмолодые ученики Звягинцева, да не одни. Ребята привели с собой незнакомого ниСкудину, ни профессору крепкого мужика. Обросшего, бородатого, неряшливого, ввесьма потасканных шмотках, но тем не менее не пьяницу и не бомжа. Иван понялэто сразу – по крепкому сложению незнакомца, по уверенному, несуетливомувзгляду. А ещё у мужика плохо действовала одна рука, зато имелся при себепистолет. В подмышечной кобуре.

Как наверняка уже догадался читатель, это был собственнойперсоной Юркан. Сегодня он снова выбрался «побомбить» и, ведомый суевернымисоображениями, сразу покатил к станции метро «Ленинский проспект». Той самой,которая ордена, имени и прочая, и прочая. Рассуждал он просто: там ему однаждыздорово повезло, вдруг опять?..

Что касается суеверных соображений, возможно, следоваловнимательнее приглядеться к загадочной улыбочке Виринеи. Однако Юркан неприглядывался. Едва он затормозил у поребрика, как навстречу голубому«Запорожцу» из подземного перехода вышла давешняя троица. И, оченьобрадовавшись, прямым ходом полезла в знакомый автомобиль. «Запорожец» лёг напривычный курс, и в какой-то момент пассажиры снова поинтересовались мнениемЮркана. На сей раз – о провидческих снах.

– Лев Поликарпович! – с порога, едвапоздоровавшись, хором начали Веня и Алик. – Вы только послушайте, что онрассказывает! Про нашего перемещённого! Он во сне его видел!..

Виринея повесила курточку и, непостижимо улыбаясь,отправилась на кухню варить кофе на всех.

И вы ещё удивляетесь, что на спортивных аренах все пьедесталыоккупированы почти сплошь неграми? А что в этом странного? Негры, даже если этоамериканские негры, исторически намного позже белой расы оторвались отестественного отбора. Который, как известно, плюёт на индивидуальную особь,зато в каждом поколении оставляет «на развод» только самых сильных, выносливыхи разумно отважных. В странах, привыкших называть себя цивилизованными, подходдиаметрально иной. Здесь считается комильфо выхаживать всех. Катастрофическинедоношенных, обременённых жуткой наследственностью и изначально неполноценных,чьё дальнейшее существование становится крестом и приговором для близких… Водном проценте случаев это оправдано, потому что хилый ребёнок может вырастигением. И этот один процент покрывает остальные девяносто девять. Вот толькоспортивных болельщиков просят не обижаться.

А между тем природа тоже не дремлет. На каждую нашу уловку унеё заготовлено противоядие. Мы уходим от естественных факторов отсева,создавая искусственную среду и почему-то полагая, будто она не является частьюприроды. И тут же получаем в ответ новые факторы, искореняющие всех, ктооказывается неспособен противостоять. Алкоголизм, наркоманию, СПИД, склонностьперебегать дорогу в неположенном месте и ещё триста тридцать три погибели. Надоли перечислять?

Разница только в том, что, в отличие от ядовитых растений,диких хищников и горных обвалов, эти погибели мы поставляем себе сами. Да ещё сумным видом рассуждаем: дескать, пока будет спрос, будет и предложение…

…Пробивать кайфовую гуту само по себе непросто. А крометого, надо чётко въезжать, для кого бурзаешь. Одно дело – своих раскумарить,тут лажу гнать стрёмно, могут рога обломать. Совсем другой расклад, если напродажу. Здесь можно с одного стакана «кепки» задвинуть аж двадцать пять кубовкорма, словом, голый вассер. Ничего, схавают и такое. Не бояре небось.

Сергей Васильевич Канавкин, известный в определённых кругахне под именем христианским, в святом крещении наречённым, а как носительпогонял Санитар и Кирпатый, не спеша «осоживал кепку» – пропитывал содовымраствором маковую соломку. Здесь основа всего процесса, фундамент, краеугольныйкамень, ошибёшься – не переиграешь. Умелец и не торопился.

– Постой, паровоз, не стучите, колёса, кондуктор, нажмина тормоза… – напевал он в тему, но на редкость фальшиво.

«Горючка» и «кислое» были приготовлены заранее, лежали подрукой. Начиная «сажать продукт на корку», Канавкин даже ощутил приливпрофессиональной гордости. Здесь зевать было нельзя. Стоит чуть передержать, идрагоценный конечный результат может вспыхнуть, как порох. Тогда хана всемтрудам. Обидно, да и на бабки попадание. Поэтому Санитар принялся выпариватьраствор не спеша, поминутно проверяя, не пахнет ли он растворителем. Осечек унего давно уже не бывало.

Наконец на донышке и стенках сосуда остался самый смак –сухая блестящая корочка с максимальным содержанием опиума. Вливдистиллированной воды, Канавкин перевёл «химку» в кипящий раствор, опустил вжидкость чистый носовой платок и, подождав, пока тот «накрахмалится» – заберётвесь наркотик в себя, – принялся его сушить. Завтра невинный платочек, ана самом деле «дачка», попадёт по назначению, так что шмаровые, вываривгара-хан, пробьют гуту и раскумарятся, благо баянов на зоне хватает…