– Неужели ты настолько легкомысленна? – спросил тот, что постарше, наморщив лоб.

– Поедешь с нами, Бауэр, – распорядился молодой.

– Видели бы вы себя со стороны, – улыбнулась она и вместе с агентами зашагала вдоль фасада из красного кирпича.

Она была намного ниже их ростом, на кожаную куртку натекло с мокрых волос.

– Что я могу для тебя сделать? – спросил Йона ей вслед.

– Позвони Вернеру, – ответила Сага, обернувшись к нему. – Он обещал, что тебе не придется возвращаться в тюрьму.

Когда машина увезла Сагу и агентов, Йона достал телефон и снова попытался дозвониться до Карлоса, после чего позвонил на коммутатор службы безопасности.

– Служба безопасности.

– Я хочу поговорить с Варнером Санденом.

– Он на совещании.

– На этот звонок он должен ответить.

– Кто ему звонит? – спросила женщина.

– Йона Линна. Он знает, кто я.

В трубке зашумело, и Йона услышал механический голос, предлагавший ему зайти на страницы службы в Твиттере и Фейсбуке. Запись прервалась, когда трубку снова взяла женщина.

– Он говорит, что не знает вас, – сдержанно сообщила она.

– Скажите ему, что…

– Он на совещании и не может сейчас говорить с вами, – перебила женщина и положила трубку, прежде чем Йона успел сказать еще что-нибудь.

Понимая, что это бессмысленно, Йона все же позвонил в канцелярию правительства и сказал, что его звонка ждет премьер-министр. Секретарь с приветливым голосом попросил его прислать электронное письмо на адрес делопроизводителя канцелярии.

– Адрес указан на главной странице канцелярии, – сказал он и положил трубку.

Сидя в машине, Йона набрал номер Миккельсена, но не услышал даже первого гудка: механический голос сообщил, что абонента с таким номером не существует. Йона попробовал позвонить по другим записанным в память арендованного телефона номерам, но все они больше не существовали.

Он взглянул на часы.

Если он тронется с места прямо сейчас, то успеет в Кумлу вовремя. Выбора не было. Если он опоздает, его тюремный срок удлинится.

Йона завел машину и сдал назад, остановился, пропустил женщину с собакой-поводырем, после чего повернул направо, к Норртуллю.

В новостях сообщали, что шведская служба безопасности предотвратила серьезную угрозу государственного масштаба. Детали штурма, как обычно, умалчивались, равно как и подробности ареста подозреваемых в терроризме. Пресс-секретарь службы воспевал эффективную работу разведки и успех оперативной бригады.

Йона пересек большую асфальтированную площадку. За спиной щелкнул электрический замок.

Он вошел в тень грязной тюремной ограды, остановился в десятке метров от центральной вахты и в последний раз попытался дозвониться до Карлоса. Механический голос сообщил ему, что шеф полиции занят и дозвониться до него в течение дня будет невозможно.

Надзиратель с никотиновыми пятнами на пальцах пересчитал его деньги и выписал квитанцию.

Йона разделся и голый прошел через рамку металлоискателя. Огромные синяки, словно грозовые тучи, расплывались на ребрах, рана от топора отекла так, что набухли четыре шва.

– Я смотрю, ты порезвился от души, – заметил надзиратель.

Йона сел на облезлую лавку, натянул вылинявшую тюремную робу и кроссовки.

– Здесь написано, что тебя надо отвести в изолятор, – сказал надзиратель.

– Зачем? Я не требовал изоляции, – ответил Йона, принимая у него серый мешок с простыней и гигиеническими принадлежностями.

Другой надзиратель, с потным лицом, проводил Йону в новое отделение. В кульверте на перекрестке они повернули направо, подождали, когда замок с жужжанием откроется, и вошли в коридор, ведущий к изолятору.

В пустом кульверте пахло сырым бетоном; тишину нарушали только переговоры, которые вел по рации надзиратель с отделением “G”.

Йона повторял себе, что должен прекратить размышлять об убийце, он знает, что отныне он отгорожен от окружающего мира.

Он не участвует в расследовании.

Он больше не полицейский.

В изоляторе он расписался, ему дали прочитать правила и проводили по тихому коридору в новую камеру – тесное пространство, где ему предстояло провести полные сутки без какого-либо контакта с другими заключенными.

Когда дверь камеры захлопнулась, Йона подошел к окну с толстой решеткой и уставился на желтую стену.

– Olen väsynyt tähän hotelliin[7], – сказал он самому себе.

Положив мешок с вещами на койку, он подумал, что убийца носит отрезанные кроличьи уши на голове и это нечто вроде трофеев или фетиша.

Может быть, его ритуал подготовки к убийству – охота и потрошение.

Он убил Виллиама Фока и планировал убить Абсалона Рачена, подумал Йона. Подобрав два камешка с пола, он положил их на узкий подоконник.

Две жертвы.

Он нагнулся и посмотрел ближе: у одного камешка была бледно-желтая кварцевая верхушка, у другого поверхность блестящая, словно рыбья чешуя.

Йона задумался о записанном детском голосе и считалке о кроликах, которые один за другим падали в ад.

Десять крольчат, сказал он себе.

Заглянув под койку, Йона подобрал еще восемь камешков и выложил в линию на подоконнике рядом с двумя первыми.

Преступник охотится за десятью кроликами и собирается убить их всех.

Время не проникало в изолятор, не прикасалось к узкой койке, раковине, унитазу, полке, к письменному столу и запертой двери.

Тот, кто сидит в тюрьме, умирает незаметно.

Йона стоял неподвижно, глядя, как свет меняется над камешками, как удлиняются тени, тянутся, словно стрелки часов.

Каждый камешек – как солнечные часы.

Служба безопасности считает, что охотится на террористов.

Террорист – это гораздо проще, чем свихнувшийся солдат элитного подразделения, подумал Йона.

Массовый убийца.

Непонятно, как прошедший выучку террорист мог оставить свидетеля, но этому убийце важно было не убить не того человека.

У него, как у террориста, могли быть религиозные или политические мотивы. Разница заключалась в том, что он не подчинялся никому, кроме самого себя.

Вот почему его действия так трудно предугадать.

Йона провел рукой по взлохмаченным волосам.

Захватанная хромированная рамка окошка в двери. Выключатель потемнел от грязи, выгоревшие пакетики жевательного табака – на потолке.